Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— Или кто-то из самых богатых свои не пожелал тратить, — добавил Спиридонов.

— Понятно теперь, почему нас днем собрали. Чтобы без Ксении, да? — И, получив в ответ сдержанный смирновский кивок, продолжил свою речь в несколько ином направлении: — Нет, в этом деле без пол-литра не разберешься. Кстати о пол-литре, Лидия Сергеевна, голубушка! — И заканючил, как нищий в пригородной электричке: — Братья и сестры! Помогите погорельцу чем можете! Три дня не ел, а выпить так хочется!

— Он, паразит, без машины, ко мне в пассажиры специально набился, чтобы здесь нажраться без тормозов, — обнародовал замыслы беллетриста его бывший тесть. И Смирнову: — Насколько я понимаю, мы пока завершили всего лишь первую половину нашего коллоквиума? Даже первую треть, если судить по гаданиям цыганки: что было, что будет, чем сердце успокоится?

— Все так, Алик, — грустно согласился Смирнов, а Лидия Сергеевна решила:

— Пока перерыв. Скоро обедать будем. Вот-вот Ксюша объявится.

Но не Ксюша объявилась. В белой полотняной косынке, в ситцевом сарафане, в кедах на босу ногу — этакой сельской жительницей шла от калитки соседка (через дом) по даче. То была кумир тинэйджеров, попсовая суперстар, тихая и в отсутствие имиджа интеллигентно скромная певица Дарья, любимая женщина любимого смирновского ученика — Георгия Сырцова. Сырцов был любим не только Смирновым, но и — взаимно — замечательной вокалисткой. Хотя вокалистка и знала всех присутствующих, но многолюдство малость смутило ее, и она поздоровалась, робея неизвестно отчего:

— Здравствуйте. Здравствуйте. Здравствуйте. — Третье «здравствуйте» она почти шептала, но, преодолев себя, довольно внятно произнесла положенное: — Прошу заранее простить меня, но, надеюсь, я никому и ничему не помешала?

Раскланялись улыбчиво, и Лидия Сергеевна успокоила гостью:

— Ты не можешь нам мешать, Дашура. А если согласишься с нами пообедать, то вообще все будет замечательно.

— Я на минутку, — растерянно сказала Дарья, не зная, как ей эту минутку использовать.

Положение усугубил и одновременно спас бестактный Кузьминский:

— А Жорки нынче нету тута!

— Я знаю, — пролепетала звезда.

— Он на Валдае, пять дней как на Валдае. Рыбку удит, — подробно объяснил Смирнов. — Принял экзамены у своих дебилов-курсантов и от них — в леса.

— Я знаю, — повторила Дарья.

— Тогда чего ты не знаешь? — слегка рассердился Смирнов.

— Он обещал оттуда позвонить и не позвонил.

— Он и мне не звонил, — простодушно успокоил Смирнов, чем вызвал необычайную радость в рядах смешливых соратников. — А чего это вы ржете, кони стоялые? Что я смешного сказал?

— Ты, старый хрен, определил себя равно привлекательным для Жоры субъектом наряду с Дашей, — витиевато объяснил мужской гогот Казарян.

— Я тупой вроде Витьки, — угрожающе признался Смирнов. — Объясни попроще.

— Иваныч! — возгласил в нетерпеливом ожидании, когда поднесут, Кузьминский. — Посмотри в зеркало на себя, а потом посмотри на Дашу, и тебе сразу станет ясно, кому в первую очередь должен позвонить плутающий меж озер наш общий друг Жорка.

— А я себя с Дашей не сравниваю… — начал было Смирнов, но тут в бой вступил его самый давний, самый преданный друг Алик Спиридонов:

— В одну телегу впрячь неможно козла и трепетную лань.

— Коня, — потеряв бдительность, машинально поправил Смирнов.

Трое мужиков завыли от восторга. Узнав здесь все, что могла узнать, Даша ощутила себя, как говорил Остап Бендер, чужой на этом празднике жизни. Она извинительно коснулась предплечья Лидии Сергеевны и сказала:

— Я пойду.

— Куда это ты пойдешь?! — грозно прокричала возникшая на террасе ниоткуда бедовая девица Ксения.

— Домой, — испуганная напором, жалобно ответила Дарья.

Какой уж там дом!.. Ксения расцеловала ее, раскрутила, защекотала, оглушила щенячьим визгом…

Он опять сидел в комнате без окон на вертящемся канцелярском кресле. Но уже не перед зеркальной стеной (ее в темноте особо и видно не было), а перед сияющим экраном телевизора, на котором замерла яркая картинка. На картине была Красная площадь.

Голос. Почему я вам показываю эту картинку?

Он. А кто вас знает!

Голос. Но все-таки?

Он. Как сказал великий пролетарский поэт: «Всем известно, что земля начинается с Кремля».

Голос. Допустим.

Он (опережая). Только не надо меня спрашивать, сколько башен у Кремля и как они называются, как и когда построен Мавзолей, сколько ступенек ведут к мумии Ильича и что было на месте нынешнего ГУМа. Все равно не отвечу, потому что не знаю.

Голос. Вы опередили меня, и я, должен признать, удовлетворен. Тот, кто знает вопросы, обязательно старается найти ответы на них. И обязательно находит.

Он. Скучно мне с вами. Может, кино покажете?

Голос. Покажу. Сверхкороткометражный фильм. На десять секунд. Смотрите его внимательно, очень внимательно.

Черные в основном пиджаки, галстуки-бабочки, через раз дамские обнаженные плечи, блюда с канапе, бокалы с разноцветными напитками, гул перемещений и разговоров. И улыбки, обаятельные улыбки тех, кто заметил камеру…

Десять секунд прошло, кино кончилось. На зеленом фоне — большой вопросительный знак. Такая вот заставка.

Голос. Кого вы узнали в этом фильме?

Он. Так сказать, действующие лица и исполнители…

Голос. Действующие лица, они же исполнители. Начинайте.

Он. Перво-наперво артист Борис Хмельницкий.

Голос. Почему именно он — перво-наперво? Чем он вызывает ваш повышенный интерес?

Он. Каждый раз, смотря по телевизору очередную презентацию, я надеюсь, что на этот раз не увижу артиста Бориса Хмельницкого. Но надежда никогда не оправдывается.

Голос. Дальше. Лучше в том порядке, в котором они появлялись на экране.

Он. Политик-теоретик. Милиционер. Киночеловек неуловимой профессии Гусман. Артист Абдулов. Жириновский…

Голос. Без указания рода профессиональных занятий?

Он. А каков род его занятий? Его профессия — быть Жириновским.

Голос. Дальше.

Он. Вы меня нарочно отвлекаете, чтобы я кого-нибудь пропустил?

Голос. Дальше.

Он. Топтун Коржаков. Режиссер Марк Захаров. Экономист Гайдар. Кинорежиссер Соловьев. Артист Янковский. Певица Долина.

Голос. Вы не назвали никого из молодых киноактрис.