Царь без царства - Всеволод Алферов

– Чей ты, мальчик? Старухин сын? Попрошайки из Крысиного квартала?

Почему он не боится? Конечно, юноша не выглядел угрожающе. И потом, сын купца больше и сильнее его, но все-таки нож… На месте Зеваха парень бы попятился.

– А может…

Зевах набрал в рот воздуха, но в этот миг Джен бросился вперед. Ощущение было… словно прыгаешь с большой высоты: весь воздух разом вышел из легких, и юноша отлетел на пол, беззвучно раскрывая рот.

– Ну что, так лучше? Пришел в себя?

Темная фигура заслонила огоньки лампад. Впрочем, Джен не знал: это цветные брызги пляшут в глазах, игра ли то теней или и впрямь комнату озарил нездешний голубоватый свет?

Носок сапога уперся ему под ребра. Чувствительный тычок. Парень во все глаза смотрел, как вокруг ладоней хлыща разгорается синее пламя. Колдун! Ублюдок еще и колдун!

– Эй, ты там живой еще?

Опять пинок. Джен извернулся и по самую рукоять всадил нож в ступню купеческого сына. Вопль Зеваха был слаще любого дурмана. Пламя полыхнуло – Джен испугался, что сейчас для него все кончится – и погасло.

– Стража! Сюда же, сукины дети! Сюда!..

Колдун мог верещать, сколько угодно! Парень раз за разом вонзал клинок: еще раз в ступню, в икру, в бедро, и, когда тяжелое тело навалилось на него, в плечо, в спину, поперек ненавистного лица.

Он опомнился, лишь когда кровь попала ему в рот. Внизу звучали резкие голоса. Неподалеку хлопнула дверь. Парень кое-как столкнул с себя тело, поднялся на колени и с ужасом уставился на руки. Обе были по локоть в крови. Теплая, отвратительная на вкус, кровь замарала лицо, затекала в рот и капала с носа.

С глухим стуком нож выпал из его ладони. По лестнице для слуг грохотали шаги.

Джен бросился к окну, когда его остановил глухой стон. Колдун ползал по полу в луже собственной крови. Лицо с располосованной щекой превратилось в ужасающую маску. Добить? Ведь он за этим пришел, он готов жизнь положить, лишь бы добраться до выродка.

Дверь с треском распахнулась, и на пороге появились люди в серых туниках городской дружины.

Джен действовал слепо, забыв о размышлениях. Толкнув ставни, он выпрыгнул в ночь. Упал, перекувырнулся, левое колено прострелила боль, но ему повезло, юноша угодил в цветник – и припустил во весь дух. Преодолеть забор, когда по пятам гонится свора охранников, оказалось проще и быстрее, чем в первый раз.

Еще несколько шагов, прыжок – и над ним сомкнулись холодные воды канала.

4

Джамайя, Светлый город, 11-е месяца Пауни, день

Сперва магу снилось, будто ему вновь десять лет и он проснулся оттого, что его постель горит. Странное дело, этот огонь не жег – впрочем, помнится, и в десять лет было так же. Но алчные языки глодали изножье кровати, воздух в детской пропитался едким запахом гари.

Сон милосердно скрыл, как он тушил свой маленький пожар, как закапывал в мокром ночном саду покрывала. Нет, кошмар заключался в другом. В ту ночь юный Самер так и не уснул. До рассвета он просидел на полу у кровати, обняв колени и пытаясь унять колотившую его дрожь.

Дар в мальчике пробуждался медленно. Сперва то были свечи, гаснущие при его приближении, затем вспыхивали жаровни и вещи обугливались в руках, стоило ему обидеться или рассердиться. Два долгих года Самер твердил себе: нет, он вовсе не колдун, это все игра. Стоит захотеть и не пользоваться Даром от силы пару лун, и все кончится.

Целую луну он так и не выдержал. Той ночью родилась уверенность: само собой не кончится ничего. Сегодня он поджег постель и вовремя проснулся. В следующий раз займется дом, с отцом и матерью, островитянином Ндафой и старушкой-кухаркой. Самое жуткое, что его, Самера, собственный огонь не тронет. Просто однажды утром он проснется среди дымящихся руин.

И мальчик таращился в светлеющую ночь, час за часом, понимая, что дальше обманывать себя нельзя.

Гира́в Алай, так звали его отца. Достойный Гирав вовсе не питал к магам неприязни: даже мальчик знал, что настоящий царь для отца – сверженный ас-Джаркал, а не выскочка-узурпатор. Вельможа полагал, что маги не вполне люди, но и не презирал их. Трудность крылась в другом: достойный Гирав потерял цепь хлыста северного войска, потому что гарнизон Ги́ллу Тхан остался в казармах и не поддержал восстание. Все, что осталось у отца, – наследник и небольшое по довоенным меркам имение.

Но колдун не может владеть землей и торговать. Колдун не имеет права занимать посты и даже покидать обитель. Самер уродился смышленым ребенком, он нашел способ прочесть эдикт о Правосудии. Он не считал себя колдуном, вовсе нет… просто это было важно.

Для начала он решил обо всем рассказать матери. С самого утра, едва рассвет окрасил розовым террасы Гиллу Тхан, он послал с горничной записку и закрылся в детской. Но когда мать вошла, в вихре летящего шелка, в ореоле тонких ароматов, – все слова, что он тщательно готовил, испарились.

– Что… что случилось, Сами́? – Она всегда звала его так. – Что-то случилось, да?

Мать присела перед креслом и заглянула мальчику в глаза, а монолог его застрял в горле: ни высказать, ни проглотить и улыбнуться.

– Ты ведь поговорить хотел, так?

Он так и не смог выдавить хоть слово: просто поднял руку и позволил призрачному пламени вспыхнуть, залив комнату неестественным светом.

Был разговор, и он рассказывал, как пробуждалась сила, как это опасно и что им всем грозит. Мать расспрашивала, то мрачнея, то сердясь, а то перебивая и не желая слушать. Но он должен попасть в Круг! Самер и так затянул. Однако простому смертному не объяснишь, что он не может затаиться, что это не он отказывается от родства, и не в его силах потерпеть семь лет, до вступления в права, брака и первенца. Благо он не помнил подробностей беседы, так что и кошмар не повторил ее: лишь растянул на вечность мгновения, когда мать сидела рядом, а он все поднимал и поднимал руку, зная, что вот-вот полыхнет пламя и вместе с ним сгорит детство.

– Я сама скажу отцу, – приняла она решение. – Вам с Ндафой лучше уехать на верховую прогулку.

Может, так оно и лучше… К вечеру, когда Самер вернулся в усадьбу, он долго не решался ни возвратиться в конюшни, ни войти в дом. Достойный Гирав был властным и горячим человеком. Настоящий воин, с гордостью говорил мальчик.

Когда он наконец решился – они ждали в гостиной. Оба. На улице сгущались сумерки, но отец с матерью запретили слугам их беспокоить, так что лампы оставались холодными и сидели они в полутьме.

– Ну что, уже решили, чего я лишусь? Наследства или родового имени тоже?

Он храбрился. Подошел к столу и плеснул фруктовой воды из запотевшего глиняного кувшина. Однако вымученной шутке никто не улыбнулся, лишь взгляд отца стал холоднее прежнего.

– Мы подумали и решили… – начала говорить за обоих мать.