Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Скупость и алчность сильно занимали ум и другого лондонца. Первое представление «Варфоломеевской ярмарки» Бена Джонсона состоялось в театре «Надежда» в конце октября 1614 года. Спектакль был длинный, примерно трехчасовой продолжительности, и начинался в два часа дня. На сцене была представлена сама сущность Лондона. «Надежду» использовали, кроме прочего, для травли медведей, в таких случаях просто снимали театральные подмостки, и в прологе «Варфоломеевской ярмарки» Джонсон сравнивает этот театр с местом проведения самой ярмарки – «место такое же грязное и зловонное, как Смитфилд». Вонь от мертвых или умирающих животных по-прежнему сохранялась в атмосфере театра. Наверное, на полу также оставалась ореховая скорлупа и огрызки яблок. Где-то внутри «Варфоломеевской ярмарки» жила душа и суть Лондона той поры. Персонажи этого произведения – порождение Лондона, в котором все люди только актеры.

Чтобы создать подобие ярмарки, на сцене возвели парусиновые ярмарочные балаганы. Появляется одно действующее лицо, вскоре к нему присоединяется другое, затем еще одно, и вот уже перед зрителем предстает толпа горожан. Они говорят колкости, они ругаются, они смеются. Они дерутся. Они непристойны. Они мочатся. Они блюют. Они надувают друг друга. Пара из них затягивает песню. Возникают разные истории и сюжеты, только чтобы снова раствориться в нарастающей суете ярмарки. Проститутки и карманники сталкиваются с музыкантами и буфетчиками.

Некоторые персонажи надевают на себя личину, но к концу пьесы их истинная сущность выходит на свет, а их притязания терпят крах. Всю власть осыпают оскорблениями. Таков обычай Лондона. Нет другой реальной власти, кроме власти денег, нет других соображений, кроме агрессивности и голода. «Благослови меня!» – кричит кто-то. «Помоги мне, держи меня! Ярмарка!» Мышеловки и имбирный хлеб, кошельки и сумки, куклы и щенки – здесь продается все. «Чего вам не хватает, джентльмены? Чего изволите?» Весь мир – ярмарка. «Не купите ли новые баллады? Новые баллады?» Кукольное представление завершает пьесу, показавшую, что Лондон – это роскошное и пустое зрелище, тюрьма и праздник.

Один из духов-хранителей Варфоломеевской ярмарки – Урсула, толстая торговка элем и жареной свининой, а время от времени и проститутка.

Урсула. Я вся – пылающий жир, Найтингейл. Боюсь, что скоро окончательно растаю и от меня останется только одно адамово ребро, из которого сделали первую женщину. Ей-богу, я, как огромная садовая лейка, поливаю землю. Где ни пройду, оставляю следы. Ты можешь выследить меня по моим ссыкушкам.

Она постоянно и изобретательно бранит всех и вся.

Урсула. Я вижу, какой кобель зачал тебя. Иди, вынюхивай суку своего брата, миссис Товар.

В комедии говорят, что у нее во рту горящий уголек.

Другой важный персонаж ярмарки – Ревнитель Бизи, пародия Джонсона на пуритан.

Бизи. Не взирайте на них и не внимайте их речам. Здесь площадь Смитфилд, то есть поле кузнецов, вертеп игрушек и безделиц… Эти крючки и приманки, самые искусительные приманки, развешаны со всех сторон, чтобы изловить вас и удержать за жабры и ноздри, подобно тому как делает рыбак…

Он, разумеется, предстает как отъявленный сластолюбец и лицемер, полностью подтверждая подозрения народа в отношении благочестивых людей того времени.

Джонсон говорил, что хотел показать «поступки и язык, на котором люди действительно разговаривают в жизни». Он знал, о чем пишет. Как он сам рассказал, его «плохо воспитывали» в Лондоне. Когда его мать второй раз вышла замуж (за квалифицированного каменщика), их небольшая семья переехала в дом на узкой улочке, идущей от Стрэнда[11]. Он ходил в начальную школу этого района до поступления в Вестминстер-скул[12] и, наверное, собирался в университет Кембриджа, однако недостаток средств не позволил ему учиться дальше. Вместо того он занялся делом отчима по кладке кирпича и с перерывами в течение нескольких лет возвращался к этому ремеслу. Потом он служил в Нидерландах, а возвратившись в Лондон, окунулся в мир театра. Джонсон был родным детищем города, и «Варфоломеевская ярмарка» – его дань богатой жизни Лондона.

Вот они, наши «завзятые остроумцы, заседающие в “Трех журавлях”, “Митре” и “ Сирене”»! Эти три таверны были любимыми местами сбора для рифмоплетов и людей, в ком предполагался хороший вкус. Чуть позже как места, где может отдохнуть усталый лондонец, уже обозначены «Мурфилд, Пимлико и Биржа». В финальной части комедии кукольный театр представляет миф о Геро и Леандре, но местом действия становится Лондон.

Литлуит. Геллеспонт я заменил нашей Темзой, Леандра сделал сыном красильщика из Педлуорфа, а Геро – девицей из Бенксайда. Однажды она отправилась на рыбный рынок, и Леандр увидел, как ее лодка причалила к берегу в Тригстерсе.

Замечательно, что простые лондонцы, по всей видимости, прекрасно знали эту древнюю историю, скорее всего по поэме Марло «Геро и Леандр», которую напечатали шестнадцать лет назад.

Многих намеков в комедии Джонсона мы уже не понимаем, многие слова теперь кажутся странными и незнакомыми. «Игрушечными лошадками» (hobby-horse) называли проституток. «Перекус» (undermeal) означал легкую закуску. «Черстветь» (stale) значило «мочиться».

Когда один персонаж признается, что «вчера вечером мы все немного замарались», он имеет в виду, что они напились. «Причуды» (whimsies) – это женские гениталии. «Диетическое питье» (diet-drink) – лекарство. Католического рекузанта обзывали «семинарией».

Посетители ярмарки часто упоминают «пар» (vapour) или «испарения» (vapours), что может иметь какой-то смысл или не значить ничего. «Впаривать» (to vapour) значит «лгать» или «хвалиться»; «распариться» – прийти в бешенство. Популярная игра, в которой каждый участник должен отрицать то, что сказал предыдущий, называлась «игра испарений». Лондон был охвачен испарениями.

Куорлос. Поверь, каждому, кто будет впаривать, что я брехун, я впарю изо всех сил. (Бьет его.)

В некотором смысле мы будто рассматриваем чужой мир, но то и дело звучит что-то очень знакомое и понятное, и тогда мы снова становимся частью Лондона времен короля Якова I.

Судебный процесс над Сомерсетом и его женой усугубил ситуацию при дворе. Придворные сочли, что король стал еще более коварным и малодушным, чем был. Образованность Якова прежде превозносили, а теперь за глаза короля называли педантом. Его новое увлечение Вильерсом вызывало насмешки, ревность и даже омерзение. В здоровье короля тоже появились признаки ухудшения. Королевский доктор впоследствии писал, что «в 1616 году боль и слабость распространились на колени, плечи и кисти рук, поэтому в течение четырех месяцев король был вынужден лежать или сидеть». Яков стал раздражительным, мрачным и вздорным. Далее доктор продолжил, что «он крайне чувствителен, совершенно не в состоянии терпеть боль. Когда при резких движениях его мучает физическая боль, разум короля тоже страдает, тем самым увеличивая ущерб здоровью».