Свидание у Сциллы - Жан-Мишель Риу

Марсель Мессин был прав, избегая критики. Стиль самого крупного послевоенного издателя не отличался выразительностью. То тут, то там мелькали цитаты (из Сен-Симона особенно часто) и афоризмы о жизни, любви и дружбе. Иногда он позволял себе александрийские стихи, которые разделял апострофами и цезурами. Эти бедные рифмы воскрешали ностальгические воспоминания о Париже под дождем, о героизме людей, о красивых крестьянках наших гордых деревень. Внезапно Мессин начинал разговор с самим собой о тоске, охватившей его ночью, когда он сменял караул у партизан, охраняя своих товарищей — забытых и похороненных. Это напоминало мне Гракхов и римских легионеров. Копия ничего не стоила и вдобавок была пошлой. Для своих воспоминаний Мессин выбрал форму бортового журнала. Достаточно беглого взгляда, чтобы узнать этот избитый прием и ритм отрывного календаря. Страница равнялась дню, но часто хватало и нескольких строк. Начинал Мессин с описания зари, заканчивал описанием ночи. Руссо был бы доволен, он ему не конкурент.

Я сразу решил, что тайна скрыта в воспоминаниях Мессина. Но где? Я снова открыл книгу на странице с загнутым Клаусом углом. «Твоя тайна здесь». Здесь? Это 12 сентября 1943 года? Я перечитал страницу несколько раз. Мессии рассказывал о своем приезде к партизанам на востоке. Погода была хорошая, жаркая, он устроился в маленьком каменном домике, грелся на солнце вместе с двумя молодым людьми — Пьером и Симоном. Они играли в карты. В шесть вечера другой партизан передал приказ на ночь: Марсель, Пьер и Симон стоят в карауле. Очередь Марселя заканчивалась в три часа утра. Конец рассказа. Полный тупик.

«Твоя тайна здесь», — писал Клаус. На этой странице? В карточной игре? В голубом небе? В очереди караула? В домике из камня? В партизане, имя которого Мессин не назвал? А эти Симон и Пьер, кто они такие?

Надо взвесить каждое слово и проявить пристальное внимание, чтобы обнаружить тайну. Сосредоточив внимание на этой странице, я открыл бы тайну гораздо меньше. Если бы я так не нервничал, то ничтожный факт не ускользнул бы от меня, но я отложил книгу. Меня так измотала бессонная ночь. Я звал тебя, Клаус, выкрикивая твое имя, злясь на тебя за то, что ты покинул меня на середине пути. Я проклинал твой предсмертный звонок, исковеркавший мою жизнь. Мертвый или живой, ты все равно вошел в мой роман, ты забросал меня своими идеями, не спрашивая моего согласия, ты маневрировал по своему вкусу, не сказав, во что втягиваешь. Я оплакивал твою смерть, считая себя виноватым. Потом убедил себя снова взяться за книгу. В глубине души я знал, что ничего без тебя не могу.

В десять часов зазвонил телефон. Посыпались новости. Знакомые, сплетники, консьержи, близкие, дальние друзья, недруги — все хотели сообщить мне то, что я уже знал. В голосах преобладало возбуждение. Какая новость! Некоторые знали об угрозах, которые предшествовали убийству Клауса. В этом чувствовалась рука Калин Семье. Журналистка вела расследование, звоня всем подряд. Изо всех сил выискивая информацию, она же и создавала ее. Все считали, что в угрозах таится мотив преступления. Каждый имел свой источник сведений, но основным была Семье. «Она знает, что…». Семье посеяла смятение, неразбериху. Угрозы? Какая история! О беде больше не говорили. С Хентцем надо подождать. От скандала распространялся трупный запах. Пошли домыслы. Свидания назначали на похоронах. Специально собирались, чтобы поговорить о них. Кстати, когда они? Матиас, ты знаешь?

Похоронами занималась Ребекка. Она позвонила мне, прорвавшись сквозь бесконечные звонки, чтобы обо всем рассказать. Ребекка не теряла времени зря. Клаус в морге на площади Бастилии. Нашлись его родители. Потрясенные эмоциями массы народа, толпившегося в зале для прощания с Клаусом, они вверили себя заботам Ребекки, такой душевной, что она могла сойти за их дочь. Уполномоченная ими решать все вопросы, Ребекка крушила препятствия. Похороны в понедельник в три часа дня. Уведомления отправлены. Распечатка изучается. Некролог в прессе. Никаких церемоний. Кладбище Пер-Лашез. Место временное. Добились исключения. У Хентцев нет еще захоронений, и Клаус едва избежал кладбища Пантен.

— Чудо…

Ребекка убивалась. Слушая ее, я кусал губы. Она сожалела о своих оплошностях. От всего сердца я сказал:

— Брось, сестричка. Тебя-то точно причислят к лику святых. Спасибо тебе за твое мужество.

Она вздохнула — это была ее манера менять тему разговора.

— У тебя все в порядке?

Я не стал говорить о звонке Клауса и о книге Марселя Мессина, которые не давали мне покоя. Мне хотелось передышки и тишины.

— Нормально, — ответил я.

— Хорошо, что ты не отправился… к Клаусу сразу. (На этот раз она взвешивала каждое слово). Мало ли сумасшедших.

— Я не выхожу из дома. Не волнуйся, если телефон будет занят. Я его выключаю, чтобы немного отдохнуть а то он звонит не переставая. Я тебе сам позвоню.

Я посоветовал Ребекке немного отдохнуть. Она обещала подумать. «Когда все закончится».

Я сунул телефон под диванные подушки: не переношу сигнала «занято», и снова открыл книгу. Кофе и сигарет мне хватит, так что время в полном моем распоряжении. Снова перечитал предисловие. Ничего важного, перевернул страницу. Первый день, первый рассказ 24 августа 1943 года. Взглянул на последнюю страницу: 24 августа 1944 года. Целый год был описан день за днем. Каждый день на отдельной странице, я обратил внимание на эту деталь. Поможет ли это мне что-нибудь понять? Вернувшись к первому дню, я стал читать вслух. На этот раз ничего не должно от меня ускользнуть.

Я решил, что такое внимательное чтение доставит некоторое удовольствие. Изложение страдало от разбивки по дням. Если я соберу все вместе, повествование только выиграет. Пока я не добрался до тайны, надо очертить историю основными контурами, а все детали оставить на потом.

Достаточно сказать, что «Прежде, чем забыть» — это история о дружбе трех парней двадцати лет: Марселя, Симона и Пьера. Марселя мы знаем, это Мессин. В августе 1943 года он еще не стал издателем, а был только единственным сыном состоятельных родителей, живших на правом берегу. Молодой буржуа, воспитанный на классической культуре и мечтавший со временем стать писателем. Увы, талант сразу не проявился. Следовало работать, но у Марселя удовольствия были на первом месте. Он развлекался, играл, часто посещал левый берег, особенно ночью, мечтал о приключениях и любил жизнь. Война, оккупация, зверства? Он не знал о них или притворялся, что не знает. Переживания Марселя были связаны с другими проблемами. В августе 1943 года, например, он встречался на Монпарнасе с Сереной, красивой девушкой. Она пела и читала поэмы, раздражавшие оккупантов. В кабаре, где выступала Серена, случались облавы. Для Марселя хорошего мало, но он был влюблен, и она считала его смелым нарушителем оккупационных порядков.

Все это он рассказывал своему самому близкому другу Симону, который был ему как брат. Симон слушал и очень боялся за него. «Не играй с огнем». Симон знал, о чем говорит: как еврей, он чувствовал себя приговоренным. Скрывался Симон в Париже под чужой фамилией. Днем учился игре на виолончели, а ночью иногда приходил к Марселю и увлеченно воспарял к Парнасу и Музам. Это был его способ бороться со страхом, с клубком ужаса, вытягивающего все жилы. Симон пытался забыть свою семью. После облавы в мае, когда всех родных взяли, он ничего не знал об их судьбе. Симона скрывала семья Марселя. Сын буржуа, Марсель Мессин проявил мужество, чтобы защитить друга. Он добился согласия отца. Ничего героического. Просто для Марселя это вопрос дружбы, а если Марсель чего-то хотел, то добивался этого. В дальнейшем его поступок больше не обсуждался.