Облачно, возможны косатки - Ольга Филатова

В первые годы работы в полевой лагерь нас обычно забрасывали из Петропавловска-Камчатского на небольшом судне под названием «Чайка». Иногда на его борт также брали туристов, а главным видом отдыха тогда на Камчатке был алкотуризм – когда люди выезжают на природу для того, чтобы выпить водки и, возможно, как-то еще поразвлечься, например наловить рыбы. Во время одной из забросок какой-то местный турист напился быстрее обычного и стал докапываться до нас во время разгрузки.

– Вы кто такие? – сиплым пьяным голосом вопрошал он, дыша алкогольными парами в лицо волонтеру, тащившему очередной груз к борту. – Москвичи? Понаехали на нашу Камчатку! Что это у вас? Туалетная бумага? Целый мешок? Вы сюда срать, что ли, приехали? Вы засрете все наши сопки! Москвичи засрут наши сопки!

Это звучало довольно забавно, учитывая, насколько эффективно сами камчадалы загаживают все места, куда только можно добраться на машине или на лодке. Наш знакомый инспектор Виктор Сергеевич Никулин по этому поводу говаривал, что в окрестностях Петропавловска любая дорога рано или поздно приводит либо в военную часть, либо на помойку. И это чистая правда. Сходить погулять в окрестностях Петропавловска попросту некуда, до любых красивых мест нужно ехать на машине.

Однако стоит чуть отдалиться от цивилизации – и начинается сказка: волшебные горы, девственные леса, голубые озера, чистые горные ручьи, горячие источники. Камчатка – одно из красивейших мест на Земле, если не считать тех ее районов, что испортила рука человека. А вот в обжитой части Камчатки все чрезвычайно уродливо: даже если нет мусора (что бывает редко), все – дома, дворы, дороги, парки, торговые центры, гостиницы – выглядит настолько уныло, что приводит непривычного человека в состояние глубокой экзистенциальной тоски (впрочем, это характерно для большинства российских населенных пунктов). Поэтому туристов на Камчатке сразу на машинах или вездеходах везут на природу, либо предлагают им морскую прогулку.

Морской туризм в районе Петропавловска начал резко развиваться в середине 2000-х. «Пионером» стало шикарное по тем временам судно «Алмаз», которое вывозило желающих на однодневные экоалкотуры (выпить водки, половить рыбки и посмотреть на птиц и тюленей). Как правило, «Алмаз» шел из ворот Авачинской губы прямиком к острову Старичков, останавливался напротив нашего лагеря и начинал по громкоговорителю рассказывать туристам о местных достопримечательностях, в число которых входили и мы: «На этом острове живут исследователи косаток, они их изучают, метят…» Не знаю уж, кто придумал, что мы метим косаток, и как они это технически себе представляли, но слышать это каждый погожий день и лицезреть наблюдающие за тобой свесившиеся с борта пьяные рожи было не очень приятно.

Впрочем, «Алмаз» хотя бы не стремился познакомиться с нами поближе – его клиенты были непритязательны и вполне довольствовались выпивкой и рыбалкой с палубы судна. Но постепенно акваторию начали осваивать и другие плавсредства, а туристы стали требовательнее и нередко хотели высадиться на берег. Учитывая размеры острова, такие постоянные экскурсии нас довольно сильно утомляли.

В 2006 году мы особенно остро ощутили, что наш островок стал как-то тесноват, и начали задумываться о том, чтобы перебраться в более труднодоступные места, тем более что и косатки перестали кормиться возле Старичкова и проплывали мимо него, а самое интересное происходило у них на юге, за мысом Опасным. Причиной этому стала деятельность местных рыбаков – в начале 2000-х у нас на глазах развернулась маленькая, но самая настоящая экологическая катастрофа.

В Авачинском заливе рыбоядные косатки питаются в основном несколькими видами лосося и северным одноперым терпугом. На терпуга они охотятся в местах его нереста – обычно это происходит напротив мысов, возле которых есть выдающиеся в море каменистые гребни. Самцы терпуга охраняют отложенную самками икру, подолгу оставаясь на одном месте, поэтому косатки точно знают, где их найти. Так что, несмотря на небольшие размеры этой рыбы, она оказывается ценным пищевым ресурсом (ну и, кроме того, терпуг очень жирный, а косатки любят жирную пищу).

Когда мы впервые приехали на Старичков, терпуг нерестился даже возле острова, и его можно было наловить на ужин буквально за несколько минут, просто закинув в воду голый крючок, – самцы, охраняющие икру, не могут оставить свою вахту ради кормежки, поэтому они очень голодные и бросаются на все, что движется. На рыбалку к острову постоянно приезжали небольшие металлические моторки с бичеватыми рыбаками, которые набивали полную лодку рыбы, прежде чем убраться восвояси. За год-два они опустошили скопление возле Старичкова и переключились на мыс Опасный, где терпуга было гораздо больше. Косатки в те годы почти всегда задерживались порыбачить на Опасном. Иногда они охотились поодиночке, рассредоточившись в большой акватории, но нередко устраивали и совместную охоту.

Сначала до Опасного добирались только самые смелые и жадные рыболовы – в те годы еще не было мобильников с картой и GPS, а отдельный навигатор мало кто мог себе позволить, поэтому для маленькой алюминиевой моторки такое путешествие могло и впрямь стать довольно опасным, если неожиданно опускался обычный в тех местах туман и приходилось возвращаться домой вслепую. Но когда на Старичкове терпуг закончился, а терпуговая лихорадка продолжала захватывать все больше народу, мыс стал похож на оживленную гавань – от моторок и прочих маломерных судов было не протолкнуться. Хэл называла их «москитный флот», что очень подходило этим мелким, противно жужжащим плавсредствам, а при взгляде в бинокль со Старичкова сборище действительно выглядело как комариная стая.

Народ на москитных лодочках ходил очень разный. Кроме откровенных бичей, попадались и вполне респектабельные рыбаки, и некоторые из них, кто не пропивал все заработанное, успевали накопить себе на джип, а то и на квартиру – ловля терпуга была делом сверхприбыльным. На берегу напротив нашего острова в бухте Спасения (называемой в народе Спасенкой) вырос рыбацкий стан, от которого шла грунтовая дорога в сторону Вилючинска. Выгружать там рыбу было гораздо быстрее и удобнее, чем тащиться с ней до города, и бизнес начал набирать обороты. Рыбоохрана вяло пыталась обуздать это безумие, но толку было мало, точнее, даже получалось больше вреда, чем пользы, – часть рыбы из-за этого пропадала, и рыбаки браконьерили еще активнее, чтобы покрыть убытки.

Официально терпуга можно было ловить только по лицензиям, но все, конечно, ловили столько, сколько могло влезть в лодку. Если проходил слух, что в Спасенку приехал рыбинспектор, рыбаки выгружали свой улов на Старичкове и ехали проверять, а потом возвращались за рыбой.

Как-то раз очередные рыболовы выгрузили несколько мешков терпуга прямо рядом с тем местом на берегу, где мы ставили лодки, и не вернулись. Наверное, инспектор пробыл в бухте слишком долго, ну а потом рыба уже протухла (в те дни стояла жара), и они решили ее бросить. Вернуться, чтобы выкинуть ее в море, им, конечно, в голову не пришло. Несколько сотен килограммов рыбы гнили на берегу возле наших лодок, источая нежнейший запах. Через несколько дней мы не выдержали и перетаскали это зловонное месиво к морю, разрезав мешки и выкинув содержимое в прибой, но вонь тухлой рыбы продолжала преследовать нас до конца экспедиции.