Облачно, возможны косатки - Ольга Филатова

Причина такого мерзкого поведения косаток, в общем-то, довольно прозрачна: когда идешь своей семьей недалеко друг от друга, разговаривать особенно не о чем, а для поддержания контакта (если члены семьи разошлись дальше расстояния видимости под водой) вполне достаточно тихих низкочастотных монофонических скрипов вроде К1 или К12. А вот в большом скоплении, когда все рассредоточены и перемешаны и тебя окружает множество косаток из чужих семей, а свои где-то далеко, поддерживать с ними контакт жизненно необходимо, чтобы не разойтись ненароком дальше расстояния слышимости. Тут-то и приходят на помощь громкие бифонические звуки, по которым можно определить, куда движется издающая их особь. Обмениваясь такими криками, члены семьи могут без опаски разойтись на несколько километров и, не сговариваясь, двигаться вместе в одну сторону.

И еще одна полезная особенность есть у бифонических криков. Они сильнее различаются между племенами, чем монофонические. По одному звуку бифонических типов К5 или К7 я могу сказать, какому племени Авачинского клана он принадлежит, а иногда могу определить это даже с точностью до семьи. А вот у монофонических звуков структура гораздо менее четкая, и, хотя они тоже различаются в разных диалектах, с уверенностью определить их принадлежность получается не всегда. И это тоже укладывается в логическую картину – монофоническим звукам, которые используются в основном для общения между членами семьи на близком расстоянии, совсем не обязательно четко отличаться от звуков других семей, а вот бифоническим звукам, на которые члены семьи ориентируются, чтобы не потерять друг друга в большом скоплении, жизненно необходимо иметь четкую структуру, различающуюся между племенами и семьями.

Получается, что, хотя мы и далеки пока от понимания того, что значат отдельные типы звуков косаток, мы примерно представляем, в чем принципиальная разница между функциями бифонических и монофонических звуков. А как же быть с вопросом, который неизменно задают журналисты и внимательные слушатели научно-популярных лекций, – как косатки понимают друг друга, если у них разные диалекты?

Скорее всего, никак, да им это и не нужно. Судя по всему, стереотипные крики, составляющие диалект, не имеют какого-то фиксированного семантического значения, как слова человеческой речи. Они призваны обозначать принадлежность косатки к семье и племени. Косвенно это подтверждают и результаты наших экспериментов по проигрыванию косаткам их собственных криков. Поначалу ничего особенного не происходило – косатки то не реагировали на звуки, то собирались тесной группой и начинали от нас уходить. Но потом мы случайно проиграли семье Молока их собственную запись, и вот тут-то они среагировали – начали громко кричать в ответ и ходить вокруг лодки в поисках источника звука. Впоследствии выяснилось, что косатки почти всегда реагируют так на проигрывание звуков своего диалекта, а вот в ответ на чужие диалекты ведут себя гораздо сдержаннее – в лучшем случае молча подходят проверить, иногда отходят, но чаще всего просто не обращают внимания. Это логично, если звуки диалекта предназначены прежде всего для поддержания связи между членами семьи – ведь тогда чужие звуки для косаток действительно не особенно важны, и их можно просто игнорировать.

Правда, тут возникает другой вопрос: если стереотипные звуки нужны только для обозначения семейной принадлежности, зачем их так много в каждом диалекте? Возможно, это результат изменений в «языке», происходящих со временем. Детеныш выучивает репертуар семьи от матери и других родственников, но копия зачастую имеет небольшие отличия от оригинала. Накопление таких отличий в череде поколений и приводит к формированию разных диалектов. Однако дело не только в случайных ошибках, возникающих при выучивании звуков детенышами. Когда мы с Патриком Миллером построили компьютерную модель, имитировавшую изменение звуков косаток, выяснилось: когда звуки менялись лишь за счет случайных ошибок, они превращались в нечто «бесформенное», из чего не выделялись ни отдельные типы, ни крики разных семей. Чтобы звуки обретали различия, но образовывали четкий репертуар и были схожи внутри одной семьи, необходимы какие-то дополнительные факторы, например стремление сделать свои крики отличающимися от криков близких семей.

Такой эффект наблюдается и в человеческих языках, скажем, при образовании социолектов – диалектов отдельных социальных групп, например представителей молодежной субкультуры, которые специально стремятся говорить на собственном сленге, чтобы отличаться от взрослых и от других молодежных группировок. При этом сленг никто не изобретает специально – он рождается как бы сам собой, когда группировка накапливает достаточное количество членов. Меня всегда завораживали такие процессы, происходящие в головах вроде бы разумных, сознательных существ совершенно независимо от их разума и без их сознательного выбора. Никто не собирается вместе и не принимает решение начать использовать слова «огонь» или «жесть» в том смысле, в каком использует их современная молодежь, – это просто происходит само собой. А ведь в наше время, всего 20 лет назад, в молодежном сленге таких слов не было.

Похоже, нечто подобное происходит и у косаток. Это гораздо сложнее выявить, хотя бы потому, что записей их звуков у нас не так много и не за такой уж длительный временной промежуток. Но иногда и в них удается проследить нечто интересное – например, выяснилось, что крики типа К5 семей Арфы и Чижа, относящихся к одному племени, схожи во всем, кроме одного-единственного короткого слога, который стабильно различается между семьями. Получается, что косатки действительно способны вносить в свои крики направленные, пусть и неосознанные, изменения: все остальные части звука у этих семей остались одинаковыми, и только один слог изменился.

Возможно, так и возникает множество разных типов в диалектах косаток. Звуки постепенно меняются за счет тех или иных процессов, и со временем некоторые из них начинают различаться так сильно, что воспринимаются как разные типы, но в то же время другие звуки по каким-то своим причинам остаются схожими. Если внутри семьи образуются разные варианты, то тип звука может расщепиться на два – не потому, что они обозначают какие-то разные предметы или действия, а просто потому, что так получилось. Когда звуков в диалекте становится слишком много, какие-то начинают использоваться все реже и реже и постепенно забываются. Так, благодаря балансу между образованием новых звуков и забыванием старых, и проходит цикл формирования косаточьих диалектов.

Звучит не слишком впечатляюще для тех, кто надеялся прочитать, что язык косаток расшифрован и мы скоро сможем вступить с ними в контакт. Но такова реальность – при нынешних методах исследования нам едва ли удастся существенно продвинуться. Для этого нужно как минимум прикрепить к каждой косатке отдельный микроскопический гидрофон, желательно вместе с видеокамерой, акселерометром и трекером, которые станут отслеживать все ее действия, а анализировать все полученные данные должна будет искусственная нейронная сеть, потому что слабому человеческому мозгу это не под силу. И все-таки я надеюсь, что когда-нибудь мы сможем все это сделать.