Белый волк - Дэвид Геммел

— Очень.

— Имя ему Прозорливый, ибо он придает мудрость. Он открывает мне многие вещи. Старуха, хотя и служит злу, доказала свою преданность мне. Без нее нас с тобой давно уже не было бы в живых, сам знаешь. Мне нужна ее сила, Олек, чтобы восстановить свое королевство. Будучи вассалами Горбена, мы не имели возможности расти. Теперь, когда его нет, мы вольны жить своей судьбой. Возьми мечи и сражайся ими ради меня.

Он наклонил голову и поднес ее руку к губам.

— Ради тебя я готов на все, моя королева.

— Не на все, Олек, — тихо заметила она.

— Правда твоя.

— Ты любишь ее больше, чем меня?

— Нет. Так, как тебя, я никогда никого не полюблю. Я не знал, что способен любить так сильно.

— Ты по-прежнему можешь делить со мной ложе. — Она придвинулась к нему и поцеловала в щеку. — И я снова стану Сашан — для тебя одного.

Он со стоном отстранился от нее и встал.

— Нет. Мой рассудок этого не выдержит. Мы погубим все, за что боролись, все, за что умер твой отец. Мои сердце и душа принадлежит тебе, Джиана. Я любил тебя, когда ты была Сашан, и до сих пор люблю, но больше я ничего не могу тебе дать. Дайна моя жена, она мила и добра. Скоро она станет матерью моего ребенка. Я буду верен ей. Это мой долг.

Сказав это, он взял Мечи Дня и Ночи и снова отправился на войну.

…Скилганнон-монах, сидя у себя в келье, зажал в руке медальон.

— Если этот храм существует, Дайна, я найду его, — прошептал он, — и ты снова будешь жить.

Мысли о прошлом не оставляли его. Был ли он трусом, когда не слушался зова своего сердца? Что подвигло его на это: избыток или недостаток любви к Джиане? Мог бы он одолеть всех этих принцев и вентрийских вельмож? Нет, говорил ему разум. Оставшись без союзников, Джиана лишилась бы престола. Но гордость, противореча разуму, нашептывала ему обратное. «Ты мог бы победить всех соперников, — говорила она, — и соединиться с любовью всей своей жизни».

Два года, прошедшие с тех пор, как он получил в дар мечи, служили этому подтверждением. Ни один недруг не мог устоять перед ним. Города, удерживаемые вентрийцами, уступали его победоносному натиску, а то и вовсе сдавались без боя. Власть Джианы крепла, но и сама она понемногу становилась другой. Между ними возникло охлаждение. Она брала себе любовников, людей сильных и влиятельных, и отшвыривала их прочь, использовав до конца. Последним был несчастный недоумок Дамалон — он бегал за ней, как собачонка, выпрашивая объедки.

В ту последнею ночь, после резни в Пераполисе, она отослала Дамалона прочь и приняла Скилганнона в своем походном шатре. Он пришел к ней, залитый кровью убитых, а Джиана встретила его, одетая в белый шелк, с косами, перевитыми серебряной нитью.

— Вы могли бы помыться, прежде, чем являться ко мне, генерал, — надменно проронила она.

— Даже морской вал не смыл бы с меня эту кровь. Она останется на мне до конца моих дней.

— Могучий Скилганнон дал слабину?

— Это было злое дело, Джиана. Злое. Младенцам разбивали головы о стену, детям вспарывали животы. Какая победа может это оправдать?

— Моя, — отрезала она. — Мои враги перебиты, и дети их тоже. Теперь мы можем двигаться дальше, не опасаясь мести.

— Как я понял, солдаты тебе больше не нужны. Поэтому я, с твоего позволения, вернусь домой и сделаю все, чтобы забыть этот страшный день.

— Да, ступай к своей Дайне, — холодно ответила она. — Отдохни несколько недель и возвращайся на службу. Хорошие солдаты всегда нужны. Города мы отвоевали, но я хочу восстановить государство в прежних границах, существовавших при жизни моего отца.

— Иными словами, вторгнуться в Матапеш и Кадию?

— Не теперь, но скоро. А после придет черед Датии и Доспилиса.

— Что случилось с тобой, Джиана? В свое время мы рассуждали о мире, справедливости и свободе. И не только рассуждали, но и боролись за них. Имперские планы Горбена и прочих завоевателей вызывали у нас презрение:

— Я была тогда сущим ребенком. Теперь я выросла. Глупые мечты позволительны детям, я же имею дело с действительностью. Мои сторонники будут вознаграждены, моих противников ожидает смерть. Ты больше не любишь меня, Олек?

— Я всегда буду любить тебя, Сашан, — просто ответил он.

Ее лицо смягчилось, и он снова увидел перед собой девочку, которую спас в Делианском лесу. Но мгновение миновало, и ее темные глаза сузились, выдерживая его взгляд.

— Не пытайся бросить меня, Олек. Я тебе не позволю.

…Отрешившись от прошлого, Скилганнон лег на свою узкую кровать, уснул и увидел во сне Белого Волка.

Утренняя заря окрасила небо золотом. Редкие облака пылали, густо-красные у основания и угольно-черные наверху. Кетелин, стоя на башне, впитывал красоту восхода всем своим существом. Утренний воздух наполнял грудь сладостью. Кетелин закрыл глаза, стараясь унять дрожь в руках.

Он не испытывал недостатка в вере, но умирать не хотел. Далекий город казался спокойным, несмотря на дым от ночного пожара. Но этот покой обманчив. Скоро толпа, как гневное море из его сна, хлынет к монастырю.

Кетелин был стар, и ему уже доводилось видеть события такого рода. Все они происходят по единому образцу. Люди в толпе сначала будут просто стоять, ожидая, что дальше, словно охотничьи собаки на невидимых сворках. Потом заводилы, немногочисленные, как всегда, сделают свое дело. Сворки порвутся, и стая ринется вперед. При мысли об этом Кетелин испытал новый приступ страха.

Главным у них будет Рассив Каликан. Кетелин стремился любить всех людей, даже самых жестоких и мелочных, но, Рассива полюбить затруднялся — не потому, что он нес в себе зло, а из-за его внутренней пустоты. Кетелин мог лишь жалеть этого человека, не имеющего никаких духовных ценностей и снедаемого мыслями о себе самом. Рассив, однако, слишком хитер, чтобы возглавить толпу. Он, замышляя убийство, не перестает думать о будущем — он должен доказать, что руки его чисты. Впереди пойдут злобный Антоль и его негодная жена Марджа. Кетелин, вздрогнув, укорил себя за эти бранные слова, произнесенные мысленно. Марджа долгие годы посещала церковь, помогала готовить церемонии и собирала пожертвования. Себя она считала праведницей, но все ее разговоры сводились к осуждению других. «Эта мелликанка завела шашни с купцом Каллианом, святой отец. Не надо бы допускать ее на наши службы. А слышали вы, что сделала из вечернего песнопения эта прачка, Атала? Ни единой ноты не может спеть верно. Вы бы попросили ее воздержаться от пения».

«Исток слышит то, что поет сердце, а не то, что поют уста», — ответил на это Кетелин.

А потом настал день, когда брат Лайбан открыл, что Марджа присвоила себе часть денег, собранных для бедных. Не так уж много, около сорока серебряных монет. Кетелин предложил ей вернуть эти деньги. Поначалу она отпиралась, когда же ей предъявили доказательства, стала говорить, что только позаимствовала эту сумму и собиралась ее вернуть. Она пообещала, что сделает это на будущей неделе, и с тех пор в церкви не показывалась. Не дождавшись возврата денег, брат Лайбан предложил заявить на нее в городскую стражу, но Кетелин не согласился.