Случайная ночь, или Беременна от Санты - Яна Невинная

— Ниночка, что с вами! Ниночка у нас в положении! — объявляет директор, и мои щеки мгновенно становятся красными как маки.

— Вижу.

Глухой баритон ласкает слух. Этот голос я слышала во снах.

Но делаю вид, что впервые вижу этого человека. Но на самом деле так и есть. Я совсем его не знаю. Что он тут делает?

— Ксения! Уберите бумаги. Нашей Ниночке нельзя наклоняться в ее положении.

Муромов продолжает смущать меня. Может, хватит намекать постоянно на мою беременность? В это время взгляд гостя, которого мне не успели представить, утыкается в живот, а мои руки мгновенно ложатся на него. Мне хочется защитить моего малыша от непутевого отца, который нас бросил.

— Так это та самая Ниночка?

— Наша бухгалтер, — представляет меня босс, подталкивая вперед ненавязчивым жестом, — лучшая, я к вам ее приставлю, покажет вам всю нашу подноготную. Ниночка, это Мирон Бирюков, новый владелец нашего холдинга, он приехал курировать работу филиала, и ему нужна финансовая отчетность. Вы же сможете уделить время?

Мирон. Так вот как его зовут. Пробую имя на языке, радуясь кутерьме вокруг. Секретарша собирает упавшие бумаги быстрыми суетливыми движениями. Взор всех присутствующих приковывает ее глубокий вырез. Декольте что надо. Четвертый размер — это вам не шутки. Поправляю кофту на своей располневшей двоечке, поднимая взгляд.

Мирон смотрит не на грудь старательной секретарши, а на меня. Едва ворочая прилипшим к небу языком, подаю голос:

— У меня много работы. Нельзя приставить кого-то другого?

Директор растерянно переводит взгляд с меня на важного человека, перед которым хочет выслужиться. Явно чувствует кипящее между нами напряжение, но не понимает его причин.

— Но… Как же? Я уже пообещал, сказал, что вы в курсе и лучше всех.

— Может быть, я могу быть полезной? — вступает в разговор Ксения, выступая вперед и загораживая меня. Эффектная поза достойна фотосессии. — Нина мне объяснит, а я передам Мирону Валерьевичу.

Пошамкав губами и задумавшись, генеральный решительно мотает головой:

— Ксюша, ты мне тут нужна, да и запутаться можешь в терминах. Мирон Валерьевич, извините за неудобства, давайте присядем, — со значением смотрит на меня, мол, что ты выделываешься? — Или ты, Ниночка, по состоянию здоровья отказываешься?

— Я не займу много вашего времени, Нина, — Бирюков продолжает смотреть исключительно на меня, как будто рядом никого нет. Ну что ты будешь делать!

— Правда? — глаза превращаются в узкие щелочки, контролировать себя становится всё сложнее. — Вы во всем такой быстрый?

— Нина, да что с тобой? — ругается начальник, я сникаю, секретарша замирает в дверях, а новый владелец концерна издает хриплый смешок.

— Дмитрий Евгеньевич, мы отойдем в конференц-зал с вашей сотрудницей, — не спрашивает, а заявляет Бирюков, выпроваживая меня в коридор, а потом проводя в другое помещение. Включает освещение, и свет бьет по глазам, дверь закрывается, отрезая нас от присутствия других людей.

— А теперь можешь высказать мне свои претензии.

— Мои претензии прямо перед твоим носом! — указав руками на живот, пыхчу от злости. — Достаточные?! Помимо всего прочего! И почему ты не выглядишь удивленным? — прищуриваюсь с подозрением и вглядываюсь в глаза Мирона. — Ты подстроил нашу встречу сегодня?

— Не подстроил, организовал, — поправляет меня.

— Да какая разница? — гну свою линию, всё еще в шоке оттого, что мы просто так с ним разговариваем. — Ты вспомнил, кто ты, как я вижу? Или ты и не забывал. Зачем этот спектакль?

— Я действительно потерял память. И в самом деле ни черта не помнил, когда ты меня подобрала. И я тебе благодарен, иначе бы я замерз насмерть, — говорит спокойным, размеренным, голосом, так резонирующим с моим внутренним состоянием. Как у него это получается? Ах да, он просто ко мне равнодушен, вот и всё.

— Благодарности мне не нужны. Особенно запоздалые. Если бы ты хотел сказать мне спасибо, не исчез бы в то утро.

Взгляд Мирона темнеет, гаснет, на лицо находит тень, красиво вылепленные губы плотно сжимаются, но он не отводит глаза. В нем всегда была эта твердость, но раньше я видела некую растерянность. Теперь он крепко стоит на ногах и знает, кто он.

— Так было нужно, Нина. Я вспомнил всё утром. Рано, пока ты спала. Как вспышка. И понял, что должен исчезнуть, чтобы не подвергать тебя опасности.

— Чушь! Не верю, что не мог сказать и слово, оставить записку, в конце концов, написать СМС.

— Ты можешь не верить, имеешь право. Но сейчас у нас с тобой одна проблема на двоих.

— Мой ребенок — не проблема! — вскидываюсь, злобно стиснув кулаки. Да как он смеет?

Мирон, видимо, и сам понимает, что сказал не то слово, но особенно не готов извиняться. Твердолобый мужлан. Вот он кто.

— Не цепляйся к словам. Ты беременна от меня. Что мы будем с этим делать?

— Не знаю, что будете делать вы, Мирон Валерьевич, а я буду рожать! — говорю зло и бескомпромиссно, сжав руки на животе. — И вы мне для этого не понадобитесь!

— Не надо упрямиться, Нина, ребенка я обеспечу, отказываться не собираюсь. Он же мой? — спрашивает спокойным тоном, как о погоде за окном.

— Он — мой! Не нужен нам такой отец, — кипячусь, не в силах успокоиться.

— Может, ты присядешь? Тебе в твоем положении не стоит нерничать. Давай воды принесу?

— Не надо обо мне заботиться! Будет лучше, если ты уйдешь. Вообще не понимаю, зачем ты пришел, — понуро плетусь к стулу и сажусь.

Злиться на стуле не очень-то получается, а то бы я показала этому дважды найденышу Кузькину мать. Ух, взялся на мою голову! Ничего, Нинок, прорвемся! Но как же хочется зарядить ему чем-то по голове!

— Ты так хищно водишь по периметру глазами. Мне стоит спрятаться?

— Шутить вздумал? — прищуриваюсь и улыбаюсь как гиена. — Бойся, Бирюков. Тут много снарядов! Я видела, как секретарша притащила упаковку минералки. В стекле.

— Ох-хо-хо, — пытается отшутиться этот мерзавец, устраивая свой упругий попец на столе, нависает надо мной. Харассмент в чистом виде! Я ему покажу моральный кодекс предприятия и что там еще можно приплести к делу, когда наглые мужланы, обличенные властью, домогаются бедных и несчастных подчиненных.

— Нечего мне тут охохокать, — хмыкаю я, барабаня пальцами по столу. — Лучше сядь на стул.

— А что? Смущаю? — залихватски заламывает бровь, но всё же занимает место во главе стола. Теперь мы сидим наискосок. Я отбиваю траурный марш на столешнице, ногой стучу по полу, сжимаю зубы и злюсь, пыхчу, как паровоз. Бирюков же сидит за столом, сцепив руки в замок, и пристально меня рассматривает.