Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

— Враг рода человеческого со времен сотворения мира был недоволен творением человека. Выбрал соблазнительный довод: добр и щедр — значит, глуп и наивен. Попросту дурак. Зачем дураку райское существование? И так, доказывая бессмысленность рода человеческого, рыскал по временам и народам через тайные общества, масонские ложи, да и просто бытовые неурядицы, цокая языком и устраивая коварные испытания и соблазны. Каждый раз, убеждая и убеждаясь в душевной хилости человека, его тяге к предательству и продажности. Как же трудно очистить и вытащить на Свет Божий то доброе зерно и созидательное начало, которое в скорлупе скверны спрятано в каждом из нас, — горячился Рюрик.

Саша не оробел. Считай, разговор поддержал:

— Я еще не допущен к тем вселенским высотам, где определяются основы мироздания. Я так, пока — поближе к Земле.

Юрий присвистнул, восхищаясь дерзостью новичка.

Но беседа продолжалась.

— Плохим человеком быть полезнее, чем хорошим, — хитро мигнув, вставил старший из Рюриков.

— Чем же полезнее? — нервно подначил его Юрий.

— А тем, что хороший человек хоть однажды, да споткнется. Или — того хуже: сподличает по малодушию. Будет потом казниться да каяться. А люди-то быстро забывают хорошие дела. Но то, как он оступился однажды, запомнят. И на любую похвалу возразят: «Ты, мол, его не знаешь… мол, было-то с ним вот что». Совсем другое дело с плохим человеком. К плохим делам его уже привыкли. А ведь даже плохой хоть однажды да сделает душе своей в угоду дело доброе. Вот это одно дело и выставит его до конца жизни чуть ли не заступником каким. И на всякое недовольство будет у него козырь: «когда надо, мол, и я хорош…» Ты посмотри вокруг, мил человек, чему больше веры: хорошим делам, или плохим? Укажи-ка вон на идущего по земле и добавь, что он добр, смекалист, покладист, — не сразу поверят тебе, ой не сразу. Присматриваться будут да выведывать, так ли хорош, нет ли у человека каверзы какой за сердцем. А укажи на того же человека, как на вора, да на разбойника, — сразу уверуют. И проверять не станут.

— Почему не дали? Какие еще «сорок дней»? — Борис вышел из себя.

— Пошел бы сам да переворошил все в квартире. Я и так намерзся с этими похоронами. На меня уже смотрели подозрительно, того гляди пристали бы с вопросами.

— Я не могу туда показываться. Знает меня Настасьина подруга. Я с этой Каринкой хоть и завязал, да в памяти еще маячу: слово за слово — и вычислят нас с тобой.

Смерть Василия не планировалась, — попугать, да и только. Что за дурак!.. И где теперь этот портфель болтается?

Как ни крути, все ведет к этой семье.

— Надя, ну что ты не ешь ничего? — Настя по привычке подкладывала Надежде ложку за ложкой.

— Угробить меня хочешь. Вот забавно: твой Василий приснился. И уже второй раз.

Карина уставилась на подруг остекленелыми глазами:

— И мне. Два раза приснился. Первый раз не придала значения, — это сразу после похорон было. А вот два дня назад — как живой, и все Бориса хотел ударить.

— Чего только во сне не увидишь, — Настя покачала головой и задумалась: — А ведь твой Борис с Василием не знакомы. А сон их вместе свел…

Борис отрешенно смотрел на Карину. Ее радостное возбуждение не передавалось ему и не взбадривало. Хотелось покинуть эту нервозную квартиру и никогда в нее не возвращаться.

— Говоришь, у подруги муж умер? Может, познакомишь с подругой, ведь мы не чужие с тобой. Вместе и посочувствуем.

Карина красиво выкладывала куски обжаренной рыбы на овальное блюдо. Рядом с блюдом уже стояла тарелка с отварным картофелем, под мелко нарезанным укропом. От стола шел вкусный запах, квартира сияла чистотой, в кресле сидел Борис. И совсем не хотелось говорить о похоронах, поминках и особенно об ушедших мужьях.

— Слушай, мы так долго не виделись. Зачем нам чьи-то потери?

«Потери — точно сказано, — подумал Борис, — именно потери. Большие потери. Я не допущу этих потерь».

— Ты скрываешь меня от подруг, что ли? — Борис старался изобразить обиду. Пойми, ты мне небезразлична. Хочу знать о тебе все. Видеть твоих близких, встречаться с родными, быть тебе не чужим по-настоящему, — распыляясь все больше, Борис почувствовал вернувшуюся уверенность и приятный запах еды. — Ну что, за стол?

Карина улыбнулась, пододвинула стул и, снова ощутив себя центром семейного очага, принялась накладывать в тарелку Бориса все, на чем только что остановились его глаза.

— Я завтра собираюсь к Насте. Хочешь, вместе пойдем?

— Завтра, так завтра.

— Заходите, заходите! Как же плохо в доме без мужчины. И страшно. А вы — тот самый Борис, из аэропорта?

— Тот самый.

Карине показалось, что Настя не прочь ее Бориса оставить здесь без нее — дежа-вю какое-то, мало ей тогда оказалось Василия. Впрочем, Вася мог и не рассказать Насте про тот детский роман.

Борис переводил глаза с одного места на другое. Квартира небольшая, но ящиков и шкафов много. Здесь без тесного внедрения не обойтись. «Ну что за лох этот Степа, не мог воткнуться сюда посерьезней. Давно бы все выведал или разыскал», — у Бориса снова потускнели глаза. Усталость последних дней сказывалась все сильнее.

Через час после того, как Борис проводил Карину, у Насти зазвонил телефон. Уже знакомый голос настойчиво потребовал:

— Трубку не бросать, иначе приду сам. Так что, не нашла никакого портфельчика или свертка? Может, все-таки помочь поискать? — Степан напирал: — Запомни, дура: это — вещь не Василия, а моя. И сороковины к моим вещам не относятся. Всё. Завтра последний срок, иначе сам «наведу беспорядок».

— Карин, Борис у тебя? Ушел? Ты в своем уме, нужно мне твое добро! Я о другом. Опять этот «Степик с похорон» объявился. Угрожает. Я боюсь.

Мобильник заурчал, когда Борис открывал входную дверь. Не веря в удачу Борис попросил Карину еще раз повторить просьбу об «охране» Анастасии, подробно расспрашивая, что за преследователь и с какой стати домогается вещей Василия, да кем таким особенным был этот Василий, да все ли у подруги в порядке с психикой, да, может, лучше врачу, а не ему, Борису, опекать подругу.

Поняв, что Карина удручена свалившейся на нее ответственностью за подругу и не может найти в себе сил уйти на попятную, Борис снисходительно дал себя уговорить.

Спустя сутки Борис знал каждую мелочь в квартире Анастасии. Он мог с закрытыми глазами сказать, в каком шкафу висит одежда, на какой полке лежат вещи, чем любил пользоваться Василий, что носила Анастасия, где спрятаны старые тетрадки Татьяны, куда кладут игрушки ее детей. Вещей было много, и они были разные. Но того, что искал Борис, среди них не было.

Через два дня Степан и Борис, встретившись в сквере на Спартаковской, вычеркнули из поискового списка квартиру Василия и его самого. Взглянув на купол Елоховского собора, не сговариваясь, направились внутрь. Поближе к Богу. Каждый от себя зажег поминальную свечу и, перекрестившись, поставил на канун для Василия. Мысленно попросили у Бога прощения и для Василия, и для себя, посетовав, что не по злому умыслу оборвалась Васина жизнь, что будет уроком их тяга к стяжательству, что все грешны перед Господом, а Он, как и подобает Творцу, милостив и постарается их простить.