Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

Автобус тронулся. Таня склонилась к плечу матери. Покачиваясь в такт движению, Настя прикрыла глаза: бессонная ночь давала о себе знать. И уже не таким страшным казался незнакомец, и такими милыми были близкие и родные, и Вася еще не стал навсегда ушедшим…

— Мам, приехали, проснись, — Таня тормошила задремавшую Настю, — проснись, говорю, все вышли.

Настя растерянно оглянулась: автобус пуст. И незнакомец вышел. Кто же он?

Спустя час в свежий холмик воткнули крест. Выкладывая цветы на могилу, Настя опять почувствовала взгляд незнакомца. Так и есть. Нагнулся рядом, положил четыре гвоздики. Фиолетовые. «Как мое платье, — хоть не снимай шубу на поминках», — Настя усмехнулась и, выпрямившись, направилась в сторону поминального зала. Хотелось согреться и отдохнуть.

— Мне бы поговорить с вами, — незнакомец устроился рядом.

— Как угодно, но лучше в другой раз, устала.

— Я знал вашего мужа. Он кое-что позаимствовал у меня. На время. Надо бы вернуть.

— Его вещи я трогать не буду. Пока не пройдет сорок дней.

— Придется тронуть, — мужчина вздохнул, посмотрел на наполненную водкой рюмку, стремительным движением опрокинул ее в себя. — Я разыщу вас завтра, — бросил он на ходу и так же стремительно вышел.

Наступило завтра. Когда раздался звонок в дверь, Настя еще спала. Звонок сначала вошел в пространство вообще и лишь потом в ее квартиру, голову и разум. Впрочем, разум не успевал за тем, что происходило. Таня, в ночной рубашке, заглянув в глазок, распахнула дверь и впустила незнакомца. Молодые глаза дочери бесстрашно отметили, что этот человек хоронил папу вчера, значит, можно впустить его в дом сегодня.

— Так что, осмотрим вещи Василия? Да вы не бойтесь. Одевайтесь спокойно, я подожду.

Таня, не понимая происходящего, переводила глаза с матери на гостя. Настя кивнула в сторону кухни — иди, мол, мы сами разберемся. Таня покорно вышла. Настя, услышав звук воды, льющейся из крана, лязг металлической крышки чайника, удивилась: «Она хочет его чаем напоить?» И эта мысль показалась ей кощунственной.

— Ну придурок я, придурок! — голос перешел в шепот и стал зловещим.

Карина знала эту особенность мужа превращать раскаяние в угрозу: не поймешь — то ли вина, то ли шантаж.

Автомобиль, новенький первогодок, остался на улице ночью. Просто лень было выйти и отогнать в гараж. И вот утренняя расплата — вместо колес кирпичи.

Ком обреченности и жалости к себе сжал горло. Брань, переходящая в крик, наполнила кухню почти ощутимой злобой. Казалось, тронь — и эта злоба липко измажет. У Саши дрожал подбородок. Он не мог попасть в рукав куртки, махнул рукой и выскочил. Минуя лифт, побежал по лестнице.

«Я его тихо ненавижу», — подумала Карина и стала медленно убирать посуду, механически отмечая, что еда осталась в тарелках, что его язве от этого лучше не станет, что не было дня без скандала и что она, Карина, несчастная из несчастных.

— Саша ленив патологически, — заверяла подруг Карина.

Анастасия многозначительно хмыкнула:

— Как же, как же, с тобой отдохнешь, — паралитики помчатся наперегонки, лишь бы ты отстала.

Они сидели в «Шоколаднице» днем. Народу немного, цены будничные. Привычка хоть иногда собираться вместе и жаловаться на близких помогала расслабиться и жить дальше.

За соседний стол присела девушка. Задумчиво рассматривая меню, накрутила на палец прядь волос и стала ритмично дергать, откидывая голову в такт движению.

— Каждый живет в своем мире, — промямлила Елена, дожевывая эклер. — Смотрите: или голову оторвет, или скальп снимет.

— Не завидуй молодости, — Надежда, доев наполеон, выбирала что еще взять: эклер или картошку?

— Давай покурим, — Анастасия достала сигареты. — Тебе, Елен, не предлагаю.

Вечером снова мучила боль в боку. Говорят, и к пыткам привыкают. Карина несла свои страдания как тяжелый, давящий, но необходимый наряд.

— Ты что, не видишь — я подыхаю!

Сын вздрогнул и обреченно остановился. Лучше не спорить. Медленно поворачивая лицо к матери и так же медленно преображая раздражение в сочувствие, Никита приготовился стойко и молча выслушать все, что будет сказано.

Карина, хватаясь за стены, постанывая и причитая, приковыляла к креслу.

— Вот женишься — узнаешь, каково без матери. Кто, кроме матери, станет терпеть такого неряху, — весь в отца, прости Господи! Еле ноги таскаю, стараюсь для тебя, из последних сил тянусь, посмотри: все постирано, поглажено, обед, ужин, завтрак. Все тебе, неблагодарному. А ты, а ты? За час все изгадил, все изговнил, — голос сбивался на визг, на всхлипы. Лицо багровело. Губы вытягивались и кривились.

«Ну и уродина», — подумал Никита с жалостью и раздражением.

Звонок в дверь прозвучал как подарок. Никита опрометью бросился в прихожую.

Лена вошла в гостиную, тараторя на ходу о попутчиках в метро, о толкотне и бесцеремонности окружающих и о том, как меняется с годами облик москвичей, да и москвичей ли? Всё не то, всё не так.

Карина мысленно затыкала уши. Невыносимо слушать эту Ленку. Не от души у нее всё. Какое-то наигранное, напускное словоблудие. Устаешь от Елены. Тяжелый она человек.

— Что тебе? Молодец, что зашла, — спохватилась Карина.

— Где Саша? Видела его публикацию? Гигант! Завидую, гордись.

Карина растерянно присела. Она не видела последней публикации Саши. Эти двое, муж и сын, затоптали в ней и восторги, и восхищения. Затоптали повседневной замызганной жизнью, их неприспособленность уже вышла за рамки раздражения и перешла на новый уровень. Уровень внутреннего протеста, от которого всего шаг до решительной неприязни.

Где же все-таки Саша? Третий день как должен вернуться. Ну пусть задержка из-за «представительских мероприятий» на день. Максимум, на два. Ладно, контрольный срок не вышел. Подождем.

— Так что там за публикация? Лен, у тебя под рукой? — не дожидаясь ответа, Карина выхватила журнал, торопливо перелистала, наткнулась на знакомую фотографию. Вот:

Боюсь, мы встретимся.

Мир тесен.

И случайность

Уже подстерегает,

угадав Предательство.

Господи, о чем это? О ком? Что за чушь? Так, спокойно, что дальше?

Своим венчаньем

Болезненно вонзаются шипы

Венка, что из одной колючей розы.

Куда это он собрался? Ворчу на него, ворчу, а жалею только мысленно. А в его мыслях…

Уж опоясан лоб.

Один цветок

Горит на обруче изогнутого стебля.