Молния Господня - Ольга Михайлова

Дольше всего обсуждался вопрос — передавать ли дело светскому судье, или вынести приговор самим. Джеронимо считал дело самой обыкновенной уголовщиной, в общем-то, не входящей в его компетенцию, но Леваро заявил, что речь идёт о злодейском убийстве инквизитора, и уже только поэтому дело должен рассматривать Трибунал. Вианданте же полагал, что необходимо соблюсти формальность. «Надо предложить Чинери взять дело, рассмотреть и вынести приговор. В любом случае, расследование уголовщины — привилегия магистрата!»

— Да, которой Чинери, уверяю вас, охотно поделился бы с нами.

— Нечего пререкаться, синьоры, я ещё не дописал проповедь. Леваро, известите Чинери, а я извещу Клезио. Хорошо бы вынести приговор без волокиты. Завтра, в воскресенье, я буду представлен князем-епископом горожанам, потом будет оглашён мой указ, а вечером можно повесить убийц Гоццано.

— Не многовато ли для одного дня?

Инквизитор окинул подчиненного язвительно-насмешливым взглядом.

— Ничего, поработаете. Ишь, разнежились… подснежники…

Приговор был без промедления утвержден светским судьей и князем-епископом, исполнение его назначили на воскресенье. Днём инквизитор приказал собрать весь состав Трибунала, и в короткой речи ознакомил собравшихся с деталями убийства их бывшего главы. Отметив заслуги невинно убиенного, заявил, что его убийцы завтра же понесут заслуженное возмездие.

в которой его милость инквизитор Тридентиума проявляет себя весьма небольшим поклонником женского пола, человеком жестких суждений и высоких помыслов, что, впрочем, и приличествует монаху.

В субботний вечер, восьмого июля, по приглашению городского головы прокурор и инквизитор посетили ратушу. Вено рассказал сестре и жене о том, что «папское око», новый инквизитор Тренто — мужчина удивительно красивый и весьма знатный, и эта новость пробудила всеобщее любопытство.

Элиа вырядился в любимую франтами джорне, но совсем не удивился, когда инквизитор предстал перед ним в белой шелковой рубашке и в строгом плаще-дублете. Тяжелый шёлк ниспадал глубокими складками ниже колен, высокий воротник сливался с угольно-чёрными волосами мессира Империали. Простота и монашеская строгость костюма были вызовом общепринятой моде, но Леваро подумал, что человек с таким лицом будет аристократом даже в нищенском рубище.

На стенах зала собраний городской ратуши, где Вено устроил бал, были выбиты слова: «Montes argentum mihi dant nomenque Tridentum» — «Горы дают мне серебро и имя Тренто». О том, что в окрестностях города есть серебряные рудники, Вианданте уже знал. Элиа сказал, что тут добывают ещё розовый и белый порфир, который широко используется в местном зодчестве. Инквизитор безучастно кивнул. Это его не интересовало.

Высшее общество Тренто было избранным и весьма немногочисленным, Вианданте насчитал в зале не более сорока человек. При виде инквизитора женщины восторженно зашептались. Как ни странно, понравился даже его костюм, который сразу выделил его из разряженной толпы. Самого же Вианданте, весьма, к несчастью, чувствительного к запахам, слегка замутило ещё в арочном входе: обилие эссенций и масел, изливаемых на себя женщинами, смешалось в тяжелое сочетание резеды, фиалки, роз и чего ещё, невычленяемого, но очень зловонного. Молодые девицы распускали надушенные волосы по плечам, женщины, изящно скручивая косы с нитями жемчуга, прикрывали их сетками, чепчиками и легкими шарфами, на многих были драгоценные украшения: цепочки и цепи с массивными, вделанными в ювелирные оправы камнями, жемчужные подвески. Многие мужчины были в испанских колетах, недавно вошедших в моду, украшенных золотой вышивкой, выделявшейся на темном фоне ткани, и меховым воротником, соперничая друг с другом в роскоши.

Не имея ни склонности, ни интереса к пустой болтовне этих людей, к смешным ужимкам женщин и девиц, инквизитор всё же молча выслушивал мужчин и приветливо улыбался женщинам, с изумлением отметив их странную одинаковость. Но постепенно начал различать в смешении лиц грани своеобразия — и они понравились ему ещё меньше.

Некоторые женщины обнаруживали черты откровенной порочности, другие — сокровенной.

Особенно мерзкой была донна Анна Лотиано, полная тридцатипятилетняя особа, которую какой-то лживый льстец бессовестно уверил в том, что её безобразная, похожая на коровье вымя грудь необычайно красива. К сожалению, и об этом неоднократно свидетельствуют наиумнейшие мужи, женщинам не свойственны ни критический ум, ни способность к глубоким размышлениям. Они легковерны, и донна Анна, убеждённая в своей неотразимости, стояла перед мессиром Империали в платье пурпурного цвета, в вырез которого могла пройти лошадь, и была озабочена только тем, чтобы он мог в полной мере оценить немалые достоинства, которыми её одарила природа. Инквизитор и впрямь это сделал, и теперь думал только о том, когда же будет прилично покинуть гостиную.

Но едва он прошёл из гостиной в обеденный зал вместе с Элиа, к ним подобралась донна Бьянка Гвичелли, довольно молодая, но мертвенно-бледная особа с глянцевитыми глазами, которая не демонстрировала свои телесные достоинства, прежде всего потому, что показать было нечего, но говорила, экстатически закатывая глаза, о Господе, которому она, по её словам, была всей душой фанатично предана. Вианданте сумел наконец под благовидным предлогом отвязаться от навязчивой бабёнки, а потом шёпотом поинтересовался у Леваро, чем больна эта столь бескровная и возбуждённая особа? Оказалось, ничем. Сколько Леваро помнил её — лет десять — она всегда бледна и взвинчена.

Вианданте ничего не сказал.

Перед самым ужином его ждало ещё одно испытание. Признанная местная красавица, вдова одного из крупных магнатов, Делия Фриско, пожелала побеседовать с инквизитором. Он видел полусонный взгляд зеленоватых глаз, бледный низкий лоб и волны переплетенных лентами и нитками жемчуга рыжих волос. Совсем отказать этой женщине в какой-то колдовской и похотливой привлекательности было нельзя, но из-за сходства разреза её глаз с обжигающим отвращением воспоминанием о Бриджитте Фортунато, Джеронимо уткнулся глазами в пол и потерял нить разговора. Потом пробормотал что-то невразумительное, что было принято за комплимент, и торопливо отошёл.

Империали не мог не отметить ещё одно загадочное обстоятельство: в толпе на улицах он мимоходом отмечал немало приятных лиц, гармоничных и привлекательных. Трентинки, жены и дочки пополанов и бюргеров, итальянки и тирольские немки, отличались округлыми личиками с большими глазами, тёмными и словно масляными, хороши были и чуть пухловатые губки, и милые ямочки на щеках. Но здесь почти все женские лица были грубы и асимметричны, кожа нечиста и темна, пышность и богатство костюмов только подчеркивали топорность этих физиономий. Жабы, да и только.

— Почему плебейки города красивей патрицианок?

Но этот вопрос Леваро оставил без ответа, удивлённо покосившись на начальника. Было очевидно, что это скопище уродок таковым ему отнюдь не казалось. Тем не менее прокурор-фискал, куда более Вианданте чувствительный к женской красоте, был скучен и сумрачен. Инквизитор заметил, что взгляд Леваро иногда задерживался на вдовой сестре синьора Линаро, которую инквизитору представили как донну Лауру Джаннини. Заметив, что она смотрит на него, Леваро поспешно отворачивался, и тогда синьора Лаура гневно бросала на него раздражённый взгляд. Суета сует. Впрочем, присмотревшись, Вианданте подумал, что у Леваро не такой уж плохой вкус. Глаза донны Лауры таили озорной блеск, довольно милы были и чуть вздернутый носик, и нежные очертания круглого подбородка.