Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - Генри Моргентау

Внезапно, за мысом Спартивенто, «Гебен» и «Бреслау» стали подавать в радиоэфир шумовые сигналы, создавая таким образом радиопомехи, мешавшие «Глостеру» отправить понятные сообщения. Затем немецкие крейсеры повернули на юг и отправились в Эгейское море. Смелый маленький «Глостер» шел по пятам и даже, чему и стала свидетельницей моя дочь, дерзко вступил с ними в бой. За ними гналась британская эскадра, отставая на несколько часов, но безуспешно, поскольку два немецких корабля хоть и были слабы в сравнении с ней, но в то же время гораздо быстроходнее. Возможно, даже и тогда британский адмирал полагал, что нарушил немецкие планы. Немецкие корабли в первую очередь должны были добраться до Дарданелл, но там путь им блокировало международное соглашение, запрещавшее проход.

В то же время Вангенхайм добился большого дипломатического успеха. С радиостанции на «Корковадо», находившегося в Босфоре, он отправлял самые благоприятные сообщения адмиралу Сушону. Он просил его по достижении пролива поднять турецкий флаг, поскольку корабли адмирала Сушона словно по мановению волшебной палочки становились частью турецких военно-морских сил, почему обычный международный закон на них не распространялся. Это больше не были «Гебен» и «Бреслау», поскольку Вангенхайм, как восточный волшебник, превратил их в «Султана Селима» и «Медилли». Дело было в том, что немецкий посол, чтобы провернуть «сделку», хитро использовал преимущества создавшейся ситуации. Как я уже говорил, к началу войны Турция строила два дредноута в Англии. Эти корабли не создавались по правительственной программе, но их покупка являлась не чем иным, как демонстрацией энтузиазма турецкого народа. Эти военные суда должны были стать средствами, при помощи которых Турция хотела напасть на Грецию и получить обратно острова в Эгейском море. Турецкий народ собрал деньги на их строительство путем так называемых общественных взносов. Агенты ходили из дома в дом, получая от населения небольшие суммы денег. Проводились приемы и ярмарки. Женщины продавали волосы, чтобы принести деньги в общий фонд. Эти два корабля являлись причиной патриотического подъема, столь необычного для Турции, притом настолько необычного, что многие полагали, что правительство стимулировало этот самый подъем. В тот самый момент, когда началась война, Турция вносила последний платеж английским верфям, а турецкие экипажи прибыли в Англию, готовые к тому, чтобы доставить корабли домой. Но затем, за несколько дней до планируемой даты отплытия, на сцене появилось британское правительство и конфисковало дредноуты для нужд британского военно– морского флота.

Не возникало ни малейшего сомнения, что у Англии было не только законное, но и моральное право так поступить. Также не возникало сомнений в том, что ее действия были абсолютно правильными. Имей она дело с какой-нибудь другой страной, это не вызвало бы ни малейшего возмущения. Но турецкий народ это не волновало. Все, что их заботило, так это то, что у них было два корабля, для приобретения которых они использовали все возможные источники, и что в последний момент на сцене появилась Англия и забрала эти военные суда. Это происшествие буквально дало Вангенхайму возможность его дальнейшего существования. В турецкой прессе начались нападки на Англию, все они исходили из немецкого посольства. Вангенхайм постоянно говорил с турецкими лидерами об английской измене. Он сказал, что Германия, добрый друг Турции, была готова компенсировать «незаконную» конфискацию, произведенную Англией. Он предложил Турции «приобрести» «Гебен» и «Бреслау», которые блуждали по Средиземному морю, возможно, в предчувствии этой самой случайности, и включить эти корабли в турецкий военно– морской флот взамен присвоенных Англией. В тот самый день, когда эти корабли прошли через Дарданеллы, «Икдам», выходящая в Константинополе турецкая газета, вышла с триумфальным заголовком «Огромный успех имперского правительства».

Таким образом, маневр Вангенхайма преследовал две цели: во-первых, население Турции должно было признать Германию другом своей родины, а во-вторых, это была уловка для того, чтобы провести корабли через Дарданеллы и дать им право остаться в турецких водах. Все это могло обмануть лишь несведущих турок. Также это дало кабинету благовидный предлог отвечать на возражения дипломатов из Антанты, но умных людей все эти действия не обманули. Можно было изменить названия «Гебена» и «Бреслау», немецкие моряки могли носить турецкие фески, но все мы с самого начала понимали: вся эта сделка была одним сплошным обманом. Те, кто знал, каким на самом деле было финансовое положение Турции, могли лишь удивляться тому, что она смогла приобрести эти современные суда. Более того, эти корабли так и не были никогда включены в турецкий военно-морской флот. Наоборот, произошло присоединение турецкого военно– морского флота к этим немецким кораблям. Горсть турецких офицеров была отправлена на их борта лишь для создания видимости – немецкие офицеры и экипажи все так же осуществляли контроль на кораблях. В своих разговорах со мной Вангенхайм даже не пытался держать в секрете тот факт, что эти корабли принадлежали Германии. «Никогда не думал, что буду подписывать чеки на такие большие суммы», – заметил он однажды, имея в виду расходы на «Гебен» и «Бреслау». Он всегда говорил о них как о «наших» кораблях. Даже Талаат говорил мне, что эти корабли не принадлежали Турции.

– Немцы говорят, что они принадлежат туркам, – заметил он с усмешкой. – Во всяком случае, нам очень удобно, что они находятся здесь. После войны, если немцы выиграют, они забудут об этом и оставят корабли нам. Если же Германия проиграет, то не сможет отнять их у нас!

Немецкое правительство никогда и не утверждало, что сделка была bona fide[3]. По крайней мере, когда греческий министр в Берлине выступил с протестом против сделки, назвав ее недружественным в отношении Греции действием, – забывая об американских кораблях, которые Греция приобрела у Соединенных Штатов, – немецкие чиновники успокоили его, тихо заметив, что корабли все еще принадлежат Германии. И в то же время, когда послы Антанты заявили протест против присутствия немецких кораблей, турецкие чиновники очень вежливо заявили, что эти военные суда были частью турецкого военно-морского флота!

Немецкие офицеры и члены экипажа откровенно посмеивались над этим маскарадом, выдававшим «Гебен» и «Бреслау» за турецкие корабли. Их приводили в восторг турецкие фески – убедительное доказательство того, что эти преданные моряки кайзера теперь были частью военно-морского флота султана. Однажды «Гебен», проплывая по Босфору, остановился напротив русского посольства и бросил там якорь. Затем офицеры и экипаж выстроились на палубе на виду у вражеского посольства. Моряки торжественно сняли турецкие фески и надели немецкие кепки. Оркестр заиграл «Песню о Германии», «Дозор на Рейне» и другие немецкие военные песни, немецкие же моряки громко пели. Более часа они распевали под окнами российского посольства, затем офицеры и экипаж сняли немецкие кепки и вновь надели турецкие фески. Экипаж «Гебена» поднял якорь и отправился на юг на свою базу. Крейсер ушел вниз по течению, оставляя российских дипломатов приходить в себя после грохочущих немецких военных песен.

Я часто размышлял о том, как бы все сложилось, если бы английские крейсеры, преследовавшие «Бреслау» и «Гебен» до Дарданелл, повели бы себя иначе и нарушили международные законы. Предположим, что они вошли в пролив, атаковали немецкие корабли в Мраморном море и потопили их. Они могли сделать это. Зная то, что мы знаем сейчас, это действие нашли бы оправданным. Вероятно, уничтожение кораблей не позволило бы Турции вступить в войну, поскольку после прибытия этих кораблей присоединение турецких военных сил к немецким стало неизбежным. С этими кораблями турецкий флот стал сильнее, чем российский флот на Черном море. И таким образом, стало абсолютно ясно, что Россия не сможет напасть на Константинополь. Следовательно, «Гебен» и «Бреслау» на практике дали военным силам Германии и Оттоманской империи полную власть над Черным морем. Более того, эти два корабля были хозяевами в Константинополе. То есть они являлись теми самыми средствами, при помощи которых Германия, в случае необходимости, могла терроризировать турок. Я убежден, что, осмыслив эту войну и ее последствия, здравомыслящий историк скажет, что после прохода немецких кораблей через турецкие проливы, присоединение Турции к Германии, когда это понадобится немцам, было неизбежно. Таким образом, гибель Турецкой империи была предрешена. В турецком кабинете были люди, которые уже тогда понимали это. В Константинополе говорили, хотя я не ручаюсь за правдивость этой истории, что заседание кабинета, во время которого было принято это важное решение, прошло не совсем гладко. Говорили, что великий визирь и Джемаль протестовали против «фиктивной» продажи и требовали, чтобы ее не доводили до конца. Когда атмосфера во время дискуссии накалилась до предела, Энвер, танцевавший под немецкую дудочку, объявил, что практически завершил сделку. Во время последовавшего за этим решением молчания этот молодой Наполеон вытащил свой пистолет и положил его на стол.