Wonderful Life. Размышления о том, как найти смысл жизни - Фрэнк Мартела

Несмотря на то что в наши дни противопоставление науки и религии – это обычное дело, так было не всегда. В течение нескольких веков научная революция происходила скорее в недрах христианства и твердой веры в Бога, нежели вне ее. Рациональный и логический анализ, которым руководствуется наука, вначале развился в контексте теологических знаний, целью которых было лучшее понимание Бога и мира, созданного Им[123].

Изначально научные изыскания были способом служения и приближения к Богу. Рационализируя космос, созданный Божественной волей, ученые, такие как Ньютон, лишь расшифровывали язык Бога. Целью ставилось лучшее понимание разумного божественного плана, лежащего в основе Вселенной. Иоганн Кеплер, немецкий математик и астроном семнадцатого века, чье открытие законов движения небесных тел стало мощной силой в научной революции, изначально намеревался продемонстрировать, что Бог создал свою Вселенную на основе законов геометрии. Кеплер перестал быть теологом и стал астрономом, когда понял, что «Бог с моей помощью также прославляем и через астрономию»[124].

Таким образом, научное мировоззрение появилось как побочный продукт христианского мировоззрения, вскоре задушивший своего родителя. Многие мыслители начали видеть, что все больше и больше элементов в этой новой картине мира не зависели от Бога, а были вполне способны существовать сами по себе. В то время как само слово «атеизм» появилось в английском языке в 1540 году[125], прошло какое-то время, прежде чем его использование сузилось с общего обозначения ереси как таковой до непосредственного отрицания существования Бога. Как все, что позиционирует себя как противоположное существующему порядку вещей, поначалу это слово использовалось в обличительном смысле; большинство людей считали атеизм равнозначным колдовству и чернокнижничеству. И лишь в середине восемнадцатого века французский философ-просветитель Дени Дидро стал первым человеком, объявившим себя публичным философом-атеистом[126]. Как философское направление атеизм распространился, словно лесной пожар… по крайней мере в определенных кругах. Во второй половине девятнадцатого века Толстой замечал, что среди образованных кругов русской и европейских элит «едва ли один из тысячи открыто признает себя верующим»[127]. К концу девятнадцатого века многие университеты отказались от ранее принятых религиозных догм как основы мышления, низводя религиозную аргументацию до маргинального положения. Разумеется, религиозные мыслители и верующие никуда не делись, но практика вероисповедания и сама вера замкнулись в себе. Вера все больше становилась частным делом. В публичной сфере и совершенно явно в политике и на рабочих местах верующие обязаны были участвовать в различных дискуссиях рационального толка, в которых сверхъестественное уже не могло быть использовано в качестве аргумента. При решении о том, когда собирать урожай и строить ли дамбу, человек теперь опирался на научно проверенное знание, а не на божественное откровение, и советовался теперь с экспертами, а не с духами.

Справедливо заметить, что религия, магическое, сверхъестественное в наше время тоже влияют на жизнь многих людей, но не как самоочевидная основа нашего мировоззрения, а как нечто, существующее параллельно с научным мировоззрением, с большим или меньшим напряжением между ними. Сегодня верующие должны прокладывать свой путь между частными верованиями заколдованного мира и заколдованным, рациональным, современным взглядом на мир. И в то время как это заколдованное мировоззрение дало много достижений в технологиях и в управлении обществом, оно также вскрыло устрашающую вероятность: что, если Вселенная создала человека не для того, чтобы исполнить некую великую цель в жизни? А что, если смысл жизни состоит в том, что смысла нет?

Таким образом, вопрос «В чем смысл жизни?» – прежде всего вопрос реакции. Он был выведен как следствие на распространение научного мировоззрения и последующей разочарованности миром. Существовавшая прежде самоочевидность космоса в целом, вместе с включенными в него людьми, была поставлена под вопрос. В этом контексте очень важным стало дать определение тому, что раньше у нас было, – смыслу жизни. Но давайте не будем возлагать всю вину за наш экзистенциальный кризис на науку. После того как научное мировоззрение проникло в сознание человека, кто-то должен был родить идею о том, что мы должны жить осознанно. Знакомьтесь: романтики!

Томас Карлейль, Артур Шопенгауэр и Серен Кьеркегор запустили современный квест по поиску смысла жизни в Западном мире, но объединял их все же немецкий романтизм. Карлейль перевел на английский многих немецких романтиков, а также написал «Жизнеописание Фридриха Шиллера» – книгу об одном из ведущих немецких поэтов второй половины XVIII века. Шопенгауэр был знаком со многими работами своих немцев-соотечественников, и в какой-то мере его пессимистическая философия стала реакцией на них. Он отваживался на такие интеллектуальные умозаключения, на которые романтики не рискнули бы. Кьеркегор переехал в Берлин, чтобы послушать лекции Фридриха Шеллинга – еще одного немецкого романтика, и написал большую часть своего первого экзистенциального трактата «Или-или» именно там. Исторические исследования в отношении общего интеллектуального багажа этих трех личностей приводят нас к вопросу: было ли нечто такое в немецком идеализме, что посеяло семена того экзистенциального кризиса, который коснулся каждого из этих троих?