Любовь в настоящем времени - Кэтрин Хайд

— Ух ты, — шипит. — Крутую корчишь?

Да уж. Круче некуда.

— Вот тебе моя версия. Ты к нему прицепилась, завлекла к себе, раздела и застрелила как собаку, все ради кредитных карт и денег в кошельке. Воспользовалась его слабостью. Вот как все было. Дома остались жена и трое детей. Трое сиротинок.

Ну что он заливает? Ведь вокруг ни души, кроме нас. Ты сирота, если у тебя оба родителя умерли. Леонард не сирота, хотя его отец застрелен. И надеюсь, не станет сиротой сегодня. Но я не произношу этого вслух. Я храню молчание.

— А как насчет мужика, которого посадили за соучастие? — Опять в голосе угрозы хоть отбавляй. — Этого, как его, Джулиуса Бэнкса? Это он был организатором? Он тебя заставил? Если так, скажи мне. Только быстро.

— Малыш Джулиус вообще ни при чем, — говорю.

Беги, вызволяй Малыша Джулиуса с кичи. Только ты не побежишь. Ты, как и я, прекрасно знаешь, что Малыш Джулиус получил по заслугам. Ведь он много чего наворотил в жизни, только не попался. А теперь сидит за преступление, которого не совершал. Боженька не фраер, все видит.

— Вот что. Нравится тебе или нет, ни словечка в суде о том, что на самом деле произошло между тобой и Леном. Семья не должна узнать. Ты его завлекла и ограбила. И больше ничего.

— На суде я скажу правду.

Злить его мне не хочется. Тем более в руке у него пистолет. Но я не могу допустить, чтобы мой мальчик считал свою мать грабителем и убийцей. Так не будет. Чем бы эта история ни кончилась.

— Не смей так говорить со мной, — хрипит криворотый. Он уже в таком бешенстве, что с трудом можно разобрать слова. — У меня пистолет. — Он с силой утыкает пушку мне сзади в шею, хочет напомнить, кто из нас вооружен. — Сделаешь, как я сказал. Выбора у тебя нет.

Ведь в лепешку расшибется, а втолкует. Мне больно, но я не издаю ни звука. Пожалуй, нет у него никакого плана на тот случай, если я не соглашусь.

— Выбор-то у меня есть, — говорю.

Свой выбор я уже сделала: Леонард не должен думать, что я кого-то убила ради кредитных карточек. Можешь теперь злиться сколько хочешь. Это уже неважно.

— Считаю до трех, — говорит. В голосе его слышится рыдание. Я и не знала, что здоровенные мужики способны плакать.

— Бенни? — пугается блондин. — Бенни? Ты все стараешься ее застращать?

— Я не могу позволить ей устроить представление. Его семья уже видела достаточно горя. Он не твоим напарником был. Ты со мной или нет? На чьей ты стороне?

— У меня дочка ее лет, Бенни. Ты сейчас в гневе натворишь делов, потом не воротишь. Прошу тебя, Бенни.

Наступает долгое молчание. Надо же, и у мужика с пистолетом могут быть истерики. Скажите пожалуйста.

— Подожди меня в машине, — говорит Бенни.

— Бенни…

— Жди в машине, я сказал. Оставь нас одних на минуту.

— Господи, — опять бормочет блондин, однако послушно залезает в автомобиль. А я-то надеялась, он упрется.

Смотрю на небо. Большая звезда висит над холмом. Странная такая звезда, светит мне прямо в глаза. Вот так до меня доходит, что я тоже плачу и слезы преломляют свет звезды. Иначе бы я ничего такого не увидела.

— Раз.

Как восхитительно, и грустно, и странно, что мы оба плачем. Будто у нас есть что-то общее. Словно у двоих совершенно чужих друг другу людей сквозь враждебность всегда прорежется связующая нить.

Я не сомневаюсь: он не собирается стрелять, уж очень уверен, что я уступлю прежде, чем он досчитает до трех. Но я не сдамся. И вот тогда-то мы окажемся у черты, за которой неизвестность. Он ведь сам не знает, куда его заведет гнев, если я не соглашусь. А черта эта все ближе, я чувствую это по его голосу, она сквозит, даже когда он молчит. Гнев возьмет над ним верх. Мужик с ним не справится.

Забыла сказать Доку, что у Леонарда не все хорошо со здоровьем. Откуда ему знать, что Леонарду дважды в год надо обследовать глаза? Ведь мой сын родился недоношенным. Его надо регулярно показывать врачам. А кто подскажет Доку, если я окажусь в тюрьме? Или где-нибудь еще.

— Два.

Мне вспоминается чепуховая песенка, которую напевали мы с Леонардом, и я опять принимаюсь петь, на этот раз во весь голос, не под сурдинку. Я набираю в грудь побольше воздуха в надежде, что Леонард услышит меня. Только как бы я ни орала, ни звука до него не дойдет. А вот блондин в машине меня услышит. Интересно, навернутся у него слезы на глаза?

— Три.

Луч звезды мчится ко мне, словно хочет прикоснуться. Не пройдет и секунды, как я выпрыгну и встречу его на полпути.

Щелчок курка отдается у меня в ушах ударом молота.

Когда все закончится, я сразу вернусь к моему мальчику.

— Опять льет, — говорит она. — А почему Леонард еще у тебя?

Она стоит в узкой щели между моей кроватью и окном и пытается расстегнуть молнию на платье. Запах дождя смешивается с запахом ее духов. А может, мне просто так кажется.

Ко мне она явилась немножко растрепой, волосы мокрые от дождя. В общем, то, что надо. При полном параде и макияже она чересчур… как бы это сказать?.. консервативная, что ли? Женственная в традиционном понимании этого слова? Немолодая?

Ой. Типун мне на язык.

Самый восхитительный образ, который я лелею в памяти, — это мы с ней в душе. Горячая вода омывает нам лица и льется прямо в рот, наши губы смыкаются и размыкаются. Волосы липнут ей к лицу, всю пудру-помаду (и прочую требуху, не знаю названия) смыло в канализацию. Только память — несовершенный механизм, и краски начинают блекнуть. Время размывает их.

— Не знаю, — отвечаю. — У Перл какие-то срочные дела.

Она стоя снимает колготки. И ведь не покачнется, умудрится сохранить все свое достоинство. Какое счастье, что я не женщина. Это целое искусство. Не уверен, что смог бы овладеть им в полной мере.

— А что, если она сейчас явится?

— В ночь-полночь она не придет, — говорю.

— Почему не придет?

— Свет в доме не горит. К утру появится.

— Будем надеяться.

Молния на платье никак ей не поддается.

Над моей постелью в крыше — окно. За окном на холме горят уличные фонари. Даже в безлунные ночи в моей спальне достаточно света. Мы занимались любовью, кажется, | всеми возможными способами, только не при зажженных лампах. Этот вопрос даже не обсуждался.

Дождь стучит по стеклу, тусклый свет струится по ее фигуре и обтекает платье, из которого она уже наполовину выскользнула.

— А вдруг он проснется?

— С чего это?

— Дети часто просыпаются по ночам.