Навеки твоя - Мария Устинова

— Привет, — виновато сказала я.

— Как себя чувствуешь?

— Хорошо, — я пожала плечами. — Слушай, извини, я вчера пришла в клуб, напилась… Испортила вам вечер.

— Ничего ты не испортила.

— Ну да, — усмехнулась я. — А ты хотел за «хвостами» бегать и мне пьяные сопли вытирать, а не провести время со своей подругой. Кстати, как ее зовут?

— Даша. Не переживай, ласточка… Это ты моя подруга.

Я затаила дыхание. Тон был плавным, Андрей говорил абсолютно расслабленно, словно «подруга» — это друг женского пола и ничего больше.

— Я вчера поболтал с этим парнем. Расспросил про нападение в подъезде… Твой охранник из «Парнаса» сказал, что видел его перед нападением, за тобой следили. И знаешь, что меня смущает? С твоих слов, ты пошла к юристу сразу, как приехала. С глазу на глаз просила запросить материалы дела. В тот же вечер на тебя напали. Как они узнали, о чем ты его просила?

— Не знаю, — растерялась я. — Действительно…

— Я это обдумал и тут два варианта. Либо у него офис на прослушке, либо он тебя слил. Просто предупреждаю.

— Ну нет, — усмехнулась я. — Он Эмилю служил верой и правдой… Всегда был за его интересы, он не мог.

— Так это Эмилю, Дина. Ты не Эмиль. Или тебя пытались запугать по другой причине. Из-за наследства или что ты еще в тот день делала?

— Надо подумать, — пробормотала я. — Постой, у меня, кажется, еще звонок, — я взглянула на экран и, заметив номер главврача из частной клиники, выпалила. — Я тебе перезвоню! Алло?

— Госпожа Кац? — спросил врач, сдерживая непрофессиональную бурю эмоций в голосе. — Волков пришел в себя.

Руку внезапно разбила дрожь — я чуть телефон не выронила.

— Он в сознании? — прошептала я и закричала. — Борис, поворачивай, срочно в больницу! Я уже еду!

Я была в лихорадочном состоянии. Шла по коридору и под моими туфлями колотился пол. Не слышала криков за спиной «Госпожа Кац, туда нельзя!» Мельком в зеркалах увидела себя: кожа кипенно-белая, глаза горят, из укладки выбились локоны. Я остановилась на перекрестье коридоров, оглядывая одинаковые серо-голубые стены, и пытаясь вспомнить дорогу к Антону. Дыхание прыгало, как сумасшедшее.

— Не волнуйтесь, — Борис прикоснулся к дрожащему плечу.

Я вздрогнула — вся, как оголенный нерв. Нас догнала девушка с ресепшен и виновато зашептала, загородив дорогу:

— Госпожа Кац!.. Извините, к Волкову нельзя без разрешения главного врача!

Я позволила увести себя в кабинет. Там мужчины усадили меня на стул. Врач предложил воды, от которой пахло чем-то лекарственным, а Борис встал позади.

— Как он? В каком состоянии? — я взяла стакан, но не удержала, так тряслись руки, и переставила обратно на стол. — Я хочу с ним поговорить.

— Не все так просто, — он сунул руки в карманы белого халата. — Волков вышел из длительной комы. Он реагирует на раздражители, может фокусировать взгляд… Но впереди обследование и долгая реабилитация.

— Он понимает речь? Узнает близких?

— Когнитивные функции еще не восстановились, — врач говорил мягко и доброжелательно, как с неуравновешенным человеком. — Вы можете его увидеть, но чуда не ждите.

Я выдохнула, опустив глаза. Бледные руки дрожали на коленях, я начала комкать подол. Закрыла глаза: после всплеска адреналина резко пришла слабость.

Он жив, пришел в себя — разве это уже не чудо? Последняя ниточка, связывающая меня с мужем. В глубине души я не надеялась на благополучный исход: полгода в коме. Ждала, что эту последнюю нить беспощадно отрежут ножницами, и я потеряю остатки надежды.

Пусть не сразу. Но Антон расскажет, что случилось на самом деле.

— Кто еще знает, что Волков очнулся? — спросил Борис.

— Мать… Это все.

— Больше никому не сообщайте.

— Я обязан уведомить органы. Он важный свидетель.

А в перспективе — обвиняемый… Борис тихо переубеждал врача: нужно подождать, мы готовы платить за конфиденциальность, риски, и бог знает, что еще, главное, как можно меньший круг должен узнать, что Антон пришел в себя.

— Проводите меня в палату, — попросила я.

Когда открылась дверь, я почти успокоилась. Но к кровати шла, словно на эшафот. Снаружи был солнечный день, но здесь прохладно. Светонепроницаемые белые шторки опущены, окна светились ярким уличным светом. В палате дежурила медсестра. Попискивала электроника, но аппарат для дыхания отключили, а повязку сняли с глаз. Антон выглядел таким же безжизненным, как и в первый раз.

Молодой, сильный мужчина с огромной волей к жизни, если вопреки всему победил смерть. Вытянутые вдоль руки в багровых рубцах. Накрыт легкой простыней. Лицо рябое от мелких ожогов, сизое от пробившейся щетины.

Когда я села на стул для посетителей, Антон открыл глаза. Я задержала дыхание, с надеждой ловя взгляд. Зрачки сфокусировались на мне, но лицо осталось бессмысленным, словно он дезориентирован.

— Антон, — я положила ладони на шершавые щеки, слегка повернула голову к себе, подсказывая, куда смотреть. — Ты меня видишь? Это Дина Кац, жена Эмиля.

Я наклонилась, пытаясь увидеть хоть тень узнавания в глазах. А вместо нее увидела в черных, глубоких зрачках свое полное мольбы и надежды лицо.

— Ты меня помнишь?

— Госпожа Кац, — деликатно заговорил врач. — Посещения лучше начать с близких родственников. У Волкова была черепно-мозговая травма, он может вас не узнать. Также у нас есть сомнения, что он слышит. Мог пострадать слуховой нерв…

Я смотрела в удивленные глаза Антона, пытаясь удержать ускользающую надежду… Он может не вспомнить не только меня, но и события в клубе, не вспомнить Эмиля. Если повреждения серьезные, он на всю жизнь рискует остаться вот таким.

Я шмыгнула носом, пытаясь обуздать рвущееся из груди сердце. Немного увлажнились глаза, но в остальном я справилась.

— Мы о тебе позаботимся… Ни о чем не тревожься, — я наклонилась к уху, вдыхая больничный запах постели и волос Антона, и прошептала еще тише. — Ты помнишь «Фантом»? Эмиль там погиб и я его схоронила… Ты там был. Все видел. Он умер или нет?

Я приподнялась, опираясь на кровать. Голова Антона лежала между моих рук, а я почти нависла сверху. Смотрел он не на меня, а насквозь. Губы шевельнулись — болезненное, рваное движение, словно он хотел что-то сказать, а не получалось.

— Антон, — хрипло прошептала я, ловя малейшие изменения. — Ты его застрелил?

По лицу прошла странная тень — мимика не слушалась. Я определенно добилась эмоциональной реакции, но какой? Глазные яблоки подергивались, словно он кого-то искал в пространстве. Конвульсивно, в клешню, сжались пальцы на правой руке.

— Пульс растет, — быстро сказала медсестра.