Девять с половиной - Марина Рыбицкая

Мужик полез на оконную решетку и притворился декоративным плющом. Или диким вьющимся виноградом…

– Не хочешь, значит? – спросила я, примеривая на глаз расстояние.

– Не-а, – замотал он лысой головой, разбивая мои представления о том, что растения не могут говорить.

– Тогда лови! – хмыкнула я и с небольшим усилием швырнула клеймо в него, предварительно отломав деревянную рукоятку. Острый конец железки воткнулся ровно по центру приобретенного им украшения.

– А-а-а!!! – Плющ в красных штанах задергался и начал сползать по решетке.

Я с интересом следила за его возвращением в наше приятное общество.

– Что здесь происходит? – раздалось сзади.

Я переместилась, не выпуская из поля зрения громилу. К нам пожаловал господин Агилар. Очень сердитый, судя по нахмуренным бровям и напряженной челюсти.

– Я опробовала ваше клеймо, – пояснила ему, откидывая с лица волосы.

Мужчина отвел взгляд от громилы, посмотрел на меня и… застыл. Потом тряхнул головой и поинтересовался:

– Зачем?

– Вот и я спрашиваю – зачем это было нужно? – недоуменно хлопнула я ресницами.

– По моим правилам, – поиграл желваками мой будущий господин Агилар, – каждая рабыня должна быть закована или заклеймена. Или и то и другое. Во избежание побега, который, кстати, – он пристально посмотрел в глаза, – карается смертью.

– Доходчиво, – кивнула я, направляясь к громиле. – Но, боюсь, вам не удастся «или то и другое» в ближайшее время.

– Я не отдавал приказа тебя клеймить, – еще больше нахмурился Агилар. Его приятный голос стал громче и строже: – Сирейла проявила самоуправство. – Хозяин дворца окинул сердитым взглядом растерзанного палача, толстых куриц, забившихся под топчан, и навскидку оценил свои потери, моральные и физические: – Но ты испортила мое имущество и понесешь наказание.

– Какое? – Я достигла громилы и выдернула из него чуть-чуть погнутое клеймо.

Мужик застонал, будто я сейчас пропорола его насмерть, и закатил глаза. Если он попробует еще и упасть в обморок, я разочаруюсь во всем мужском роде!

Нет, не упал. Но изобразил посмертные конвульсии, сотрясаясь всем телом.

– Амирфалака[3], – вынес решение Агилар, не вступая в дальнейшие обсуждения и дискуссии. – Десять ударов по ступням.

Вообще-то, когда я спрашивала, речь шла именно о порче, а не наказании! У кого-то большие проблемы со слухом!

Я зло прищурилась и скрипнула зубами. Завязав рукоятку клейма узлом, всучила Агилару и поинтересовалась:

– Куда идти?..

Сопровождаемая грозным Агиларом, не сводящим с меня глаз, и охающей госпожой Сирейлой, не сводящей глаз с Агилара, я благополучно доставила себя в помещение для наказания. Эта средних размеров комната, уставленная всяческими приспособлениями, располагалась не очень далеко от бани.

– Это чтобы далеко не ходить? – полюбопытствовала я, разглядывая внушительную коллекцию кнутов и плеток.

– Ясир! – крикнул Агилар, игнорируя мой вопрос.

Из-за едва заметной двери показался высокий худощавый человек с мертвыми глазами. В его черных очах не отражалось ничего: ни мыслей, ни эмоций. Словно их завесили непроницаемыми шторами.

– Что прикажет господин? – согнулся в поклоне палач, видимо по традиции тоже одетый в красные штаны и кожаный фартук.

– Амирфалака. Десять ударов, – коротко распорядился Агилар, усаживаясь в мягкое кресло с высокой спинкой.

Ясир окинул меня взглядом и, протянув руку, сказал:

– Прошу, – указывая на низкую скамью, заканчивавшуюся высокой стенкой со встроенными колодками.

Я радужно улыбнулась и, не споря, улеглась на предложенное место. Ясир ловко, с привычной сноровкой засунул мои щиколотки в колодки, прихватывая вместе большие пальцы ног и поднимая стопы кверху, потом привязал руки, задирая над головой.

– Что прикажете использовать, господин? – склонился он перед Агиларом, рядом с которым застыла пунцовая от счастья Сирейла. – Семижильную плетку, пучок розог, трость? Кнут из кожи буйвола?

– Трость. – Агилар был удивительно немногословен.

– Как прикажет господин, – снова поклонился Ясир и отошел к противоположной стене, у которой стояла стойка с множеством всяких палок, кнутобойных устройств и разнообразных палаческих принадлежностей.

Выбрав одну из палок, палач взмахнул ею в воздухе, высекая свист, и на вытянутых руках с поклоном принес на одобрение хозяину.

Агилар осмотрел, сжал губы и кивнул.

Ясир подошел ко мне, ласково, практически нежно погладил ступни. Потом замахнулся и с хлестом опустил на них трость.

У меня возникло желание почесаться. Но все остальные отреагировали как-то странно. Агилар подался вперед, схватившись пальцами за подлокотники кресла до побелевших костяшек. Сейчас его губы были сурово сжаты, а ввалившиеся глаза свидетельствовали о крайней степени усталости или страданий, перенесенных не так давно. От него исходили остаточные эманации горя – если правильно понимаю, не так давно у господина умер кто-то близкий.

Хлесь!

Сирейла облизнула губы и тяжело задышала, перебирая бахрому пояса. Ясир проявил какое-то подобие удивления.

Я честно не понимала, что происходит и чего от меня хотят. Но вскоре до меня дошло – это, по идее, должно быть больно, и я просто обязана кричать, плакать и умолять о пощаде.

Мысленно пожала плечами. Что мне, трудно, что ли, сделать людям приятное? Хочется им услышать от меня надрывные вопли – да мне не жалко, могу и покричать всем на радость, раз уж так этого ждут.

Ясир ударил меня во второй раз.

Снова захотелось почесаться от возникшей в ступнях щекотки. Я мужественно подавила хихиканье и с большим трудом выдавила из себя слезу. По-моему, на нее ушли все мои ресурсы. К тому же усладила уши присутствующих истошным визгом. Они сразу успокоились и продолжили наказание.

На восьмом ударе госпожа Сирейла нижайше попросила Агилара смилостивиться и смягчить кару. Не думаю, чтобы он ее услышал. Орала я добросовестно, во всю силу легких, даже у самой в ушах звенело.

Единственное, на что меня не хватило, – умолять о пощаде. С моей точки зрения, это был бы уже заметный перебор, да и такое поведение явно не в моем стиле. Не поверят.