Вокруг света с киллерами за спиной - Сергей Синякин

— Я тебе повяжу! — сказал коренастый. — Я тебе так повяжу, что ты у меня всю жизнь пионером себя чувствовать будешь! Отвали, я кому сказал, отвали, козел!

— А за козла… — начал долговязый привычно и захрипел, ощутив, как желтый платок туго сдавливает его шею. — По-мох-хите! — зашипел он, взмахнув руками, и вместе с интеллигентным молодым индусом свалился с крыши вагона.

Коренастый обернулся, увидел пустую крышу и сразу все понял.

Выкрикивая нечленораздельные проклятия, он начал спускаться по лестнице на торце вагона, потом, видимо, сообразив, что может не успеть, разжал руки и исчез в густой траве. Индус-проводник, стоявший в тамбуре последнего вагона, увидел странную на первый взгляд, но довольно привычную для него картину: по шпалам вслед за поездом бежал молодой индус в темном костюме. На лице молодого индуса был написан ужас, лицо его было влажным то ли от пота, то ли от слез, а следом за ним бежали двое в спортивных синих костюмах — один из них, коренастый, как медведь Балу, держал в руке пистолет, второй, долговязостью своей схожий с удавом Каа, размахивал большим желтым платком. Проводник сам поклонялся богине Кали, поэтому он только ухмыльнулся в пышные усы и пробормотал удовлетворенно: «Догонят, братья, не могут не догнать!»

Между тем молодой индус почти достиг последнего вагона, готовясь запрыгнуть на подножку. Подняв голову, он увидел грузного усатого проводника, который держал в руках большой желтый платок и терпеливо ждал, когда убегающий от наемных убийц пассажир все-таки запрыгнет на ступеньку. Молодой индус испуганно вскрикнул, сделал сразу всем непристойный жест и бросился в джунгли, где он легко мог сделаться жертвой хищного зверя.

Калькутта Илье Константиновичу не понравилась, как только может не понравиться москвичу провинциальный город Урюпинск. Город был большой, но грязный и шумный.

На центральной площади сидел голый и лысый индус в позе лотоса. Глаза его были закрыты, на лице написана полная отрешенность от всего происходящего. Казалось, спустись сейчас с небес сам Вишну или Шива-Дестроер, индус бы и пальцем не пошевелил: погрузившись в самосозерцание, он отыскивал бога в самом себе, что ему было до пришлых богов, с самим бы собой разобраться.

Побродив по городу, Илья Константинович с досадой обнаружил, что до отлета самолета на Бомбей по-прежнему остается несколько часов, которые нужно как-то скоротать. В кино идти не хотелось, да и не высидел бы Илья Константинович три часа на фильме, где говорят и поют на незнакомом языке. В бар Русской заходить опасался: тут было два варианта — или в стельку надерешься от одиночества, или с кем-то познакомишься и тогда снова надерешься, но уже за компанию. Он снова вышел на площадь. Медитирующий индус сидел в прежней позе. Илья Константинович посидел рядом с ним на корточках, потом попытался уколоть индуса Заколкой значка. Медитирующий не пошевелился. Илья Константинович достал из кармана новенькую двадцатидолларовую купюру и похрустел ею перед носом индуса. Тот и глаз не открыл — похоже было, что разбирался он лишь в хрусте рупий, а на незнакомую купюру даже не реагировал.

— В кайфе он, — объяснил Русскому какой-то мордастый турист в черных очках на чистом русском языке. Турист был в сетчатой майке с надписью «Пошлем Ельцина в Катманду!» и шортах, открывающих полные волосатые ноги. На голове у русского туриста была бейсболка, на ногах желтели резиновые пляжные «шлепки», на груди чернел фотоаппарат, на толстой шее вызывающе поблескивала массивная цепь. В дополнение ко всему турист безостановочно жевал жвачку. — Я уже по-всякому пробовал, даже финарем его, мудилу, кольнул. Веришь, он и рогом не пошевелил!

Илья Константинович выпрямился.

— Русский? — недоверчиво и с некоторым испугом спросил он.

— А что я, братан, на шведа похож? — обиделся турист и сунул Русскому мясистую полную ладошку. — Хилькевич Жора, из Мурманска я, может, слышал?

Про Мурманск Илья Константинович, разумеется, слышал, а о существовании нового русского Жоры Хилькевича, к счастью для последнего, даже не подозревал. Пожав потную руку, он представился, но фамилии не назвал, как и города, откуда приехал. Береженого Бог бережет!

— Ты давно в городе? — поинтересовался Хилькевич и, узнав, что Илья Константинович только приехал, очень обрадовался. — Ну, братила, тебе повезло. Я уже весь город облазил, все кабаки изучил. Телки здесь дешевые, гроши стоят. А уж мастерицы! — Хилькевич закатил глаза и поцокал языком. — «Камасутру» наизусть знают. Ты в каком отеле остановился? Сколько у него звездочек? Я в гостиницах ниже пяти звездочек и номера смотреть не хочу. На реке был? Потрясно, братила! Там тушеную оленину подают. Я на прошлой неделе почти пол-оленя в одного умял, клянусь!

Он снова посмотрел на неподвижного йога, торопливо глянул по сторонам и довольно сильно ткнул сидельца ногой в копчик. Йог даже не пошевелился.

— Видал? — гордо сказал Хилькевич, словно устойчивость йога была его личным достижением. — А ему хоть бы хны, понял? — Он вытер пот с багрового мясистого лица и спросил Илью Константиновича: — Ну что, по пивку за знакомство?

— Рад бы, — сказал тот. — Только, понимаешь, мне еще договор на поставки подписать надо. Может, вечерком увидимся?

— Быкуешь, Илюша, — упрекнул его обладатель золотой цепи. — Какие могут быть дела за бугром? Ладно, подваливай к семи в отель «Белый слон», там в кабаке таких омаров подают, пальчики оближешь! Ну, салют, братила! — И Хилькевич, сняв очки, медленно поплыл по многолюдной площади, рассекая людской поток, как атомный ледокол в Арктике рассекает льдины. На индусов он смотрел с высокомерным небрежением.

Такой взгляд Илья Константинович видел только у верблюда в Московском зоопарке: размышляющий такой был взгляд плевать или погодить?

Илья Константинович выпил стакан ледяной кока-колы, с тоской посмотрел на часы. Минутная стрелка двигалась еле-еле, а часовая вообще стояла на месте. Он прошел к стоянке желтых такси, взял свободное и машинально сказал водителю по-русски:

— Отвези меня к реке!

— Земляк? — Водитель обернулся, и в его смуглом загорелом лице проглянуло что-то рязанское. — А я уж думал, что ты из Европы.

— А почему не из Америки? — удивился Русской.

— Наглости в тебе ихней нет, — словоохотливо объяснил водитель, выезжая с площади. — Не тянешь ты на штатовца. Те ходят, словно все здесь закупили, а ты идешь с достоинством, но бережливо.

— Ты-то как здесь оказался? — поинтересовался Илья Константинович, уже не удивляясь, что из двух заговоривших с ним в Индии оба оказались русскими.

— А я в Афгане в плен попал, — словоохотливо объяснил водитель. — Тогда меня Юрой Соколовым звали. Потом нас в Пакистан отправили, в лагеря, где моджахедов готовили. Там мусульманство принял, стал Ахмедом Абу Салимом. Грамоте ихней выучился, Коран читать стал. А как окрестили меня по-ихнему, я сюда перебрался. Машину я еще в Союзе водить начал, а здесь через Общество афганских мусульман корочки водительские получил, потом женился… — Он махнул рукой. — Сначала все домой тянуло. А тут у вас перестройка началась, газеты страшно открывать стало. Ну, я и остался здесь. А вы тут как — по делам или на отдых?