Однажды преступив закон… - Андрей Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он требовательно уставился на собеседника, ожидая ответа.
– Смотрите на дорогу, – сказал Юрий. – Я не понял: каких таких сук они рубят у себя в московском правительстве? Вы имеете в виду хот-доги? Так я их все равно не ем.
Самойлов грубо выругался, обгоняя троллейбус.
– Уговорил, – сказал он. – Дам тебе еще полставки артиста разговорного жанра и колпак с бубенчиками.
В его голосе теперь звучали начальственные, хозяйские нотки, и Юрий с любопытством покосился на него. Толстяк, похоже, был уверен, что сделка состоялась. Филатов тихонько вздохнул, подумав, что события опять пошли не в том направлении. Какая-то неотвратимая сила затягивала его в водоворот неприятностей, из которого, похоже, не выбраться. Сначала визит кашемирового бандита, теперь этот.., лауреат, черт бы его побрал.
– Я говорю серьезно, – продолжал Самойлов. – Решать нужно быстро. С кем ты – с нами или с ними?
– Я сам с собой, – ответил Юрий.
– Онанист, что ли? Шутка, извини. Просто тебе надо понять, что сегодня так нельзя. Кто не с нами, тот против нас, вот как обстоят дела на сегодняшний день.
– Ну, значит, я против вас, – равнодушно сказал Юрий. – Когда придете к власти, не забудьте приберечь для меня местечко в концлагере.
– А ты злой, – заметил Самойлов. – С голодухи, что ли? Люблю злых и голодных. Они быстрее соображают, острее реагируют, да и вообще… Сатур вентур нон студит либентур.
– Что? – переспросил Юрий.
– Сытое брюхо к учению глухо. Латынь, сынок. Знаешь латынь?
– А как же! – Юрий напрягся, припоминая одно из выражений, написанных на мятой бумажке, которую когда-то давно, хихикая, показал ему приятель, учившийся на первом курсе медицинского. – Пенис лонгус базис витас, – изрек он.
Самойлов расхохотался так, что лимузин вильнул, выскочив на полосу встречного движения. Юрий уже успел заметить, что чувство юмора у лауреата литературной премии самое что ни на есть непритязательное.
– Ну, уморил, – сказал литератор, снимая одну руку с баранки и утирая выступившие слезы. – Ну, завернул! Надо будет записать, пока не забыл. Нет, парень, я тебя так просто не отпущу. Такие, как ты, на дороге не валяются. Можешь говорить и думать что хочешь, но ты – наш. У меня глаз наметанный, я людей насквозь вижу. Обостренное чутье писателя – слыхал про такое?
– Я слыхал про обостренную совесть писателя, – сказал Юрий.
Самойлов снова расхохотался, как будто Юрий рассказал ему свежий анекдот.
– Наш, – повторил он. – Как есть, наш! Вот только язык длинноват.
Это прозвучало неожиданно холодно и почти угрожающе. Юрий хмыкнул. Таким Самойлов нравился ему больше. Интересно, подумал Юрий, он что же, всерьез намерен сцепиться с чеченцами? За каким чертом ему это надо? Его и так неплохо кормят… А он ведет себя как человек, занятый сколачиванием боевой организации и намеренный в ближайшее время перейти от слов к делу. Зачем ему это? Сидел бы себе в кабинетике за письменным столом, жег лампу под зеленым абажуром и перелистывал собрание собственных сочинений. Зачем ему эти разборки с чеченами? Жить ему, что ли, надоело? Или он просто треплется, цену себе набивает? Ордена и премии можно купить, а вот уважение и тем более политический вес – тут никаких денег не хватит. Может, в этом все дело? Покривляется, помашет ручонками, покричит про муки богоизбранного народа – глядишь, и пролезет в Думу. И будет четыре года дурака валять…
Самойлов завозился на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее, словно ему что-то мешало, негромко выругался, полез за пазуху (машина при этом снова опасно вильнула), рывком вытащил оттуда зацепившийся за что-то пистолет и рукояткой вперед протянул его Юрию.
– Мешает, зараза, – сказал он. – Сунь в бардачок.
Юрий молча взял у него пистолет, чтобы он побыстрее вернул руку на руль. Пистолет был большой, тяжелый, из матового серебристого металла, с очень толстым стволом и белыми костяными накладками на рукоятке. Такими пистолетами пользуются наркобароны из кинобоевиков. Повертев пистолет в руках, Юрий бросил его в бардачок и захлопнул крышку. Наличие за пазухой у Самойлова пистолета ничего не меняло: носить при себе оружие не означает умения им пользоваться.
– Стрелять умеешь? – спросил Самойлов, словно прочитав его мысли.
– Пробовал пару раз, – сказал Юрий.
– Ничего, научишься, – утешил его литератор. Впереди показались огни аэропорта, и писатель немного снизил самоубийственную скорость.
– А ведь твоей машины здесь, наверное, нет, – сказал он. – Скорее всего, весь металлолом, которого здесь накрошили днем, оттащили на какую-нибудь штрафную стоянку.
– Черт! – воскликнул Юрий. – Наверное, так и есть. Я как-то даже не подумал…
– Не дрейфь, – бодро откликнулся писатель. – С тобой лауреат и Георгиевский кавалер Аркадий Игнатьевич Самойлов. Найдем твое корыто. Поверь, это проще, чем вытаскивать тебя из ментовки.
Юрий бодро сбежал по ступенькам, фальшиво насвистывая похоронный марш Шопена. Навстречу ему снова попался квартирант из восемнадцатой. Юрий бросил “привет” в ответ на его неизменное “здравствуйте” и между делом подумал, откуда это лицо кавказской национальности может регулярно возвращаться по утрам. Эта встреча снова напомнила ему о визите уголовника в черном пальто и вчерашних разглагольствованиях Самойлова. “Что-то много в последнее время возни вокруг чеченцев, – подумал он. – Интересно, что я стану делать, если однажды посреди ночи услышу, как этот тип из восемнадцатой вопит, что его режут? Побегу на выручку или подержу, чтобы не дергался?” Он усмехнулся: большинству людей подобный вопрос даже не пришел бы в голову. Самый разумный выход в такой ситуации – натянуть одеяло на голову и попытаться снова уснуть. В крайнем случае можно набрать “02” – пусть разбираются. Им за это деньги платят.
Продолжая насвистывать, он толкнул скрипучую дверь и вышел из подъезда. “Победа” стояла там, где он ее оставил. То, что выглядело страшновато ночью, в беспощадном утреннем свете смотрелось как последствие ядерной катастрофы. Юрий сразу понял, почему чеченец из Восемнадцатой квартиры так странно посмотрел на него при встрече. Если бы у Юрия была очень дорогая породистая собака и ее задавил проезжавший мимо мусоровоз, соседи бросали бы на него точно такие же взгляды, в которых сочувствие в равных пропорциях было смешано со злорадством. Глядя на то, что осталось от его машины, Юрий подумал, что похоронный марш – самая подходящая музыка в данном случае.
Стоя у подъезда, он пересчитал наличность. Того, что он заработал накануне, хватило бы разве что на замену разбитых таксистами стекол. Юрий не отчаивался – у него имелся конкретный план. Конечно, эксплуатировать приятельские отношения не совсем этично, но другого выхода он не видел.
В таксопарке, где когда-то работал Юрий, с давних пор имелся свободный бокс. По неизвестной причине он был построен таким образом, что его ворота открывались прямо на улицу; Руководство таксопарка почему-то сочло такую планировку помещения неприемлемой, и оно на протяжении многих лет использовалось в качестве склада для всевозможного ненужного хлама – лысых покрышек, пришедших в окончательную негодность коробок передач, треснувших блоков цилиндров и прочего ни на что не годного лома. Периодически к боксу подгоняли тяжелый самосвал, грузили в ковш все это добро и благополучно сдавали в утиль.