Извини, меня ждут… - Аньес Мартен-Люган

– Мне нечего возразить. Я очень сожалею…

– Бога ради, избавьте меня от извинений и поскорее приходите в себя. Чтобы это больше не повторилось!

Он повернулся ко мне спиной, полный решимости не терять ни минуты из-за моей некомпетентности.

– Этого не случится, – сухо вмешался Бертран. – Яэль, я сменю тебя.

Я угодила в какой-то страшный сон.

– Но?..

– Всё! – раздраженно прервал он. – Выйди на воздух. Встретимся завтра с самого утра в офисе. Твой рабочий день окончен.

В отличие от Шона, он говорил вполголоса, но его приговор пересмотру не подлежал. Я знала, что у Бертрана никто не имеет права на ошибку, я это испытала на собственной шкуре. Понадобилось каких-то две-три секунды. Я встала, уступила ему стул и удалилась, еле слышно шепнув «до свидания». Ни тот ни другой не ответили, для них я перестала существовать. Я прислонилась к стенке в глубине зала, чтобы понаблюдать за ними издалека, но вскоре покинула Дом Друо. Если я останусь и Бертран меня заметит, то разозлится еще больше.

Ичто мне делать с остатком дня? Невозможно явиться в агентство и объяснять коллегам, почему я не на аукционе. Алиса с ее отзывчивостью мне ни к чему. При мысли, что я окажусь одна дома, меня охватил ужас. Я решила пройтись. На самом деле я бесцельно шаталась по улицам. Нужно придумать, как исправить ужасную ошибку. Эта мысль давила, мешала дышать, держала в постоянном напряжении. Прохожие пугали меня, я старалась никого не задеть, ни на кого не поднять глаза. Мои щиколотки вдруг показались мне удивительно хрупкими. Я сжимала в руке телефон, чтобы не пропустить малейшую вибрацию. Ведь в какой-то момент Бертран непременно позвонит. Как же иначе?! Сейчас всего семнадцать пятнадцать. Что еще, кроме работы, можно делать в такое время, в разгар дня? Я понимала, что безустанно хожу по одним и тем же улицам, недалеко уйдя от аукционного дома: нужно будет быстро прибежать, если вдруг…

Я бродила больше двух часов, как вдруг закапал дождь. Только этого не хватало! У меня не было зонта, я шла по какому-то переулку, похоже, я заблудилась в собственном городе. Дождь усилился. Срочно требовалось где-то укрыться. Я толкнула первую попавшуюся дверь. В какой магазин я забрела? И вообще неясно, магазин ли это, потому что тут царил немыслимый бардак. Я колебалась, подумывая о том, чтобы выйти на улицу и узнать, не забрела ли я случайно в чей-то дом. Но я же видела магазинную витрину. Я предпочла остаться в тепле и сухости, а если кому-то это не понравится, пусть простят. Уйду, если выставят за дверь. Присмотревшись, я предположила, что это лавка старьевщика. В носу защипало от пыли, я быстро распознала запахи старой кожи, воска, дерева, тряпья. В первый момент было затруднительно понять, что за предметы меня окружают, потому что все было свалено вперемешку. В лавке явно не хватало места. Пробираться было сложно: микроскопические проходы между сваленной кое-как мебелью наводили на мысль, что ты угодил в лабиринт. Но здесь, несомненно, не интересовались стилем Людовика XV или ампиром. Это было царство Славного тридцатилетия, трех десятков послевоенных лет. Чего тут только не было: диван, консольные столики, раздвижные столы-жигонь, буфет с пластиковой облицовкой, несколько стульев-тюльпанов, задвинутых в угол – они, судя по их состоянию, дожидались обивщика, – а также множество предметов малопонятного назначения. Погода за окном все портилась, а здесь было светло благодаря многочисленным винтажным лампам, разбросанным по всему помещению. Отсутствие прямого света делало атмосферу спокойной, теплой, возможно, даже успокаивающей. Если бы только это могло подействовать на меня. Я сделала несколько шагов и остановилась перед этажеркой из дерева и металла, на которой стоял проигрыватель, лежали старые поляроиды и даже камера Super 8. Мой взгляд зацепила стойка с коллекцией географических карт, как те, что висели в школе. Тут я прислушалась: звучавшая музыка…

Генсбур… От мимолетного воспоминания у меня захватило дух… Перед глазами возник отец, терзающий нас с сестрой, маленьких девочек, нудными поучениями. Я прямо услышала, как он говорит нам, увлекавшимся тогда бой-бэндами: «Девчонки, вот это настоящая музыка, я сделаю вас культурными людьми!» В ответ мы с Алисой дразнили его старичком, а вскоре и он присоединялся к нашему смеху, и мы хохотали уже втроем. Воспоминание улетучилось, когда я услышала, что к голосу Генсбура присоединился другой мужской голос:

Я огляделась, пытаясь понять, кому этот голос принадлежит. Мне это никак не удавалось, поскольку его обладатель находился в глубине магазина, за ширмой в шашечку. Этот тип распевал увлеченно и даже наверняка верил в свой певческий талант. Однако безбожно фальшивил! Несмотря на это, его было приятно слушать: ритмичное дыхание, теплый тембр голоса. Я едва не улыбнулась, особенно когда он принялся имитировать звучание духовых с помощью рта и голоса. Я решила, что пора уходить так же незаметно, как пришла, наплевав на дождь.

– Яэль? – услышала я за спиной.

Этот голос… Я застыла, положив ладонь на ручку двери. Во всем виновата мигрень, у меня начались галлюцинации, другого объяснения я не нашла. Я резко обернулась, мои руки упали, горло перехватило, кулаки сжались, сердце пошло вразнос, совершив головокружительный скачок на десять лет назад. Передо мной стоял призрак, такой же потрясенный, как я.

– Яэль… Это действительно ты?

Он направился ко мне. Он почти не изменился, если не считать очки в роговой оправе: раньше их не было, а теперь они сидели на чуть кривоватом носу – когда-то, дурачась с Адрианом, он его разбил, кровь хлынула ручьем, и мы с девочками изображали сестер милосердия, отправившись с ним в больницу на скорой помощи. Недостающее звено компании материализовалось на моих глазах.

– Здравствуй, Марк, – произнесла я севшим голосом.

Имя, которое уже давно никто не упоминал. И в первую очередь я.

– Мы думали, ты умер! – ядовито прошипела я.

Моя реплика задела его, он снял очки и провел рукой по коротко остриженным волосам; они сохранили свой золотисто-каштановый цвет, резко светлеющий на солнце. Он уставился в потолок, его дыхание стало прерывистым, он совсем растерялся. Так ему и надо! Пусть наберется смелости, если намерен поговорить со мной. А он потер веки, раскрыл рот, но ничего не сказал, а только пошевелил руками. Было очевидно, что он подыскивает нужные слова. Пусть не рассчитывает, что я облегчу ему задачу.