Все оттенки боли - Наталья Штурм

— Светка квасит с пожилым контингентом на съемной хате. Хочешь, отведу тебя к ней?

Драматург зашевелился, обозначив живучесть.

— А зачем ты его так? Он известный писатель, между прочим.

— Я иду. вижу, мужик над женщиной издевается. Она кричит, а он ее душит…

— Он массаж мне делал. Воротниковой зоны…

Чернявый поглядел на драматурга и сразу поставил диагноз:

— Педофил.

— А что это? — Я вспомнила про опасные глисты как узкую специализацию чернявого.

— Это когда старый к молодым лезет. Он тебя просил что-нибудь делать?

— Нет… Просил, но ерунду. Говорить потише, про белье расспрашивал, трусиками интересовался… Так, по мелочи…

— Эти темы его возбуждают. Тихий голос, разговоры про белье, наверное, научить целоваться предлагал, да? Умные вещи рассказывал, да? Это классический педофил.

— А неклассические круглые идиоты? — очень разумно спросила я.

Чернявый продолжал развивать свою теорию.

— Наверное, стихи тебе читал? Они здесь все Волошина декламируют. Мозги опыляют романтикой.

Драматург открыл глаза и снова закрыл от греха подальше.

— А я думала это его стихи… Почему же он меня не изнасиловал?

Бэзил с такой готовностью отвечал! Прирожденный медик.

— Твой знакомый — социопатическая личность с комплексом своеволия. Просто ты ему не создала нужных условий для преступления. Ты громко разговаривала, трусики не обсудила и капризничала во время массажа…

— Я ему еще оперные арии пела.

— С ума сошла! Он же писатель, наверняка ненавидит, когда говорит кто-нибудь, кроме него. Вероятно, импотент к тому же. А ты ему — арию.

Я задумалась.

— Но если он импотент, зачем тогда к женщинам пристает?

— А он каждый раз надеется, что в этот раз получится.

Надо же, сколько неизведанных чудес преподносит жизнь. Сколько знаний и навыков мне еще предстоит получить. Правильно Ленин говорил: «Учиться, учиться и учиться».

Приученный к лозунгам и декламациям мозг сформировал собственные тезисы. Пусть менее значимые, чем тезисы апрельского пленума ЦК КПСС, но зато искренние, не для рейтинга.

Опытным путем я поняла, что. действительно, художника может обидеть каждый. Главным постулатом этой философии явилась моя безграничная любовь ко всему живому, включая извращенца-драматурга. Поэтому его грех рассматривался мною исключительно как болезнь. И вполне излечимая, как наглядно продемонстрировал Бэзил.

Другой тезис, уже менее веселый, затрагивал социальную сферу. Нагло перефразируя Ленина: «Верхи не хотели, низы не могли», мы получили неготовность «отцов» адекватно воспринять бунт «детей». На примере одаренной, но нетрадиционно мыслящей Светки было видно, что только ленивый не станет ее хаять и порицать. Новое мышление и стиль жизни молодежи («ты мне — я тебе» плюс «успех любой ценой») были предпосылками к переходу в рыночную экономику, но тогда этого не поняла бы даже коза Гиппократ.

И последний тезис про Его Величество Случай.

Роль случая важна не меньше таланта и силы воли. Кем бы стали те знаменитые и любимые народом актеры, певцы, художники, если бы однажды они не пошли за компанию поступать в творческий вуз, или режиссер не заметил бы их в баре за кружкой пива, или продюсер не услышал в переходе подземки? Случай приходит к тем. кто идет к нему навстречу.

Тут, правда, возникает метаморфоза — какой случай ожидает Светку, если та показала жирный кукиш любой трудовой деятельности? Хотя идея с всесоюзным розыском не лишена смысла и висеть на каждом столбе — самый быстрый способ прославиться и овладеть мыслями миллионов сердобольных граждан. У каждого свой путь к славе, и этот далеко не самый позорный.

Но и не самый человечный…

И все-таки я убедила Светку позвонить в Москву.

Накануне, не дожидаясь, пока раненый драматург заявит о своих гражданских правах, мы взяли сильно «уставшую» Светку под руки и увели в яблочный рай на Теневой. Плевать, что предоплата за мансарду пропала, зато мы снова очутились в своей возрастной группе и резвились как молодые козлята.

Реакцию родителей Света не узнала. Скороговоркой произнесла: «Я жива-здорова… и сыта». Пока мать набирала полные легкие воздуха, подруга уже проворно повесила трубку.

Очереди в междугородные кабинки не было, и я. вдохновленная удачными переговорами подруги, тоже заказала разговор с домом.

— Звонил начальник. Тебя уволили с работы. — трагическим голосом сообщила мать. А я ведь даже не успела произнести фартовую фразу про «жива-здорова-сыта»…

У некоторых людей есть дар возводить любое маловажное событие в ранг вселенской трагедии. Едва ли мама сильно гордилась тем. что ее дочь работает машинисткой в райкоме. Но сообщила об увольнении так, что я сразу осознала — моя жизнь закончена.

Плакала тут же в переговорной, потому что там все плакали, или радовались, или гневались. Такое эмоциональное место этот переговорный пункт. Люди не успевали доносить эмоции, полученные из дома, и расплескивали их прямо не отходя от кассы.

Меня утешал только лист платана своей бархатной белой изнанкой. В него я и сморкалась, потому что носовых платков отродясь с собой не носила. Сделать же из Светки «носовой платок» не получилось. Она тут же залепила мне свое излюбленное «да ладно, забудь» и жестоко припомнила, как я плакала, когда умер Брежнев.

— Нашла что вспомнить! — оскорбилась я. — В тот день все испытали чувство тревоги. Что будет дальше — не знал никто. Плюс грустная музыка, а ты знаешь, что я очень восприимчива к минору.

— А я не плакала, — привела пример Светка и нагло уставилась на меня своими мультяшными глазами. — Наверное, когда Черненко умер, вообще рыдала, да?

— Нет. Я не успела к нему привыкнуть.

— А как же диссидентство и самиздат? Брежнев ведь был носителем застойной идеологии, а значит, ваш враг. — умничала Светка.

— К врагу тоже можно привыкнуть и жалеть о его кончине. С врагом борешься, мысленно разговариваешь, враг стимулирует. А когда он уходит, понимаешь, что где-то в глубине души ты его даже любил.

Мы вышли из переговорного пункта и вдруг обе резко захотели домой, в Москву.

За углом находились касса автовокзала. В час дня она уже была закрыта. Лишь суетливая дама с тетрадкой и химическим карандашом проставляла номера на руках отдыхающих «дикарей». Перекличка очереди происходила с шести утра, за два часа до открытия кассы.

— Хочешь анекдот в тему? — попыталась я поднять настроение Светке, видя, в каком ужасе она рассматривает свою руку с номером пятьдесят семь. — Перед смертью Брежнев оставляет завещание похоронить его лицом вниз. Вопрос — почему? Ответ: «Вспоминая мое время, еще выкопаете и будете целовать мой зад».