Брак по любви - Хиби Элсна

— У такой замечательной матери — и такая ужасная дочь! — со смехом сказал Уильям, а затем с явной опаской спросил: — И что же это были за шалости?

Каро кокетливо засмеялась:

— Не скажу! И Фанни тоже не станет меня выдавать!

— Но ведь тебя так и распирает обо всем мне рассказать, — догадался молодой человек.

— Ну, так и быть. Дай-ка припомнить… — Каро сдвинула брови, изображая глубокую задумчивость. — Моя последняя эскапада, которая ужасно всполошила бедную маму, случилась тогда, когда я решила изобразить привидение. Однажды вечером мы стали рассказывать друг другу страшные истории, и Хэрриет Кэвендиш так перепугалась, что у нее от страха глаза чуть не вылезли из орбит. Потом мы пошли наверх в спальню, и она все время оглядывалась через плечо, потому что я ей сказала, будто именно в это время года по дому частенько расхаживает самое страшное, самое кровожадное привидение. Я насочиняла, что при жизни оно было молодой женщиной, которой ревнивый муж отрубил голову. Потом я дождалась, пока она уснет, надела длинное белое одеяние, состоящее из двух простыней, обмотала голову черной шалью, взяла в руку мраморный бюст Афины Паллады, специально испачкала его красной краской и прокралась в комнату Хэрриет. Затем я принялась стонать, пока Хэрриет не проснулась и не увидела меня, стоящую возле ее кровати с этой белой мраморной головой, заляпанной чем-то очень похожим на кровь.

— Каро, это совершенно возмутительная выходка, — серьезно сказал Уильям, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Вот уж никак от тебя не ожидал! Фанни, неужели это правда?

— Да, — подтвердила Фанни, — правда. Каро не смогла удержаться и засмеялась, так что Хэрриет так и не успела как следует испугаться.

— Она даже принялась за чтение молитв, — радостно уточнила Каро. — Какой это был чудесный момент! Наконец-то я увидела, как с нее слетело ее обычное невозмутимое высокомерие! Хэрриет всегда недолюбливала меня, но с тех пор она меня просто ненавидит. Не потому, что я слишком сильно ее напугала, а потому, что я обнаружила то, о чем всегда подозревала — ее кудри вовсе не настоящие, а на ночь она закручивает свои волосы на бумажные папильотки!

— Маленькая негодница, — больше не в силах притворяться серьезным, рассмеялся Уильям.

— Но это еще не все! Хэрриет своими криками перебудила весь дом, и ты бы удивился, увидев, сколько людей повыскакивало из чужих спален, где им совершенно не полагалось находиться в столь поздний час.

— Вряд ли меня бы это удивило, — цинично заметил Уильям. — Но ты действовала неразумно, Титания. Ты по собственной воле нажила себе уйму врагов, чего совершенно не стоило делать. Жить в мире и согласии с окружающими — в наших же интересах.

— Знаю, знаю, это — твое жизненное кредо, но как все это скучно… — надула губы Каро. — Если бы я стала твой женой — чего конечно же никогда не будет, — ты бы, наверное, молча терпел все мои выходки ради мира и согласия в семье.

— Бывает, что и моему ангельскому терпению приходит конец.

— Конечно, при желании можно вывести из себя кого угодно, но не думаю, что ты способен долго сердиться. Я знаю, ты стал бы позволять мне поступать так, как мне вздумается, и в конце концов ты либо потерял бы меня, Уильям, либо превратил бы в женщину, недостойную того, чтобы жить с тобой под одной крышей.

Беззаботное выражение на лице Каро внезапно сменилось глубокой печалью. Ее рука по-прежнему покоилась на густой шевелюре Уильяма, но ее губы задрожали, а по щекам покатились крупные слезы.

— Ты слишком устала, — решительно проговорил Уильям, — поэтому говоришь всякие глупости. Ничего, ты как следует выспишься и забудешь обо всем этом еще до того, как наступит утро.

— В том-то все и дело, — мрачно сказала Каро. — Мне придется об этом забыть. Знаешь, посмотреть правде в глаза и увидеть саму себя как бы со стороны совсем нелегко…

Уильям ласково погладил ее руку:

— По-моему, ты вовсе не такая уж плохая, Каро. Но если уж ты так считаешь, то у тебя еще есть время все изменить.

Она покачала головой:

— Я в это не верю. Множество людей, живших задолго до моего рождения, — все они стали частью меня, так же как и все их желания, причуды и дурные поступки. Как может одна слабая девушка выйти в этой битве победителем?

— Насколько я понимаю, твоя религия гласит, что человек — существо свободной воли и что его судьба находится в его собственных руках.

— Да, это так, — со вздохом ответила Каролина и, поднявшись, добавила: — Я и в самом деле очень устала и, пожалуй, поскорее отправлюсь в постель. Спокойной ночи, Уильям. Не засиживайся долго, ладно, Фанни?

— Не буду. Мне осталось только полстраницы из Гомера.

Уильям поднялся, поцеловал маленькую ручку Каро, которую она ему протянула, и задумчиво проводил ее взглядом.

— Я за нее беспокоюсь, — сказал он, когда они с Фанни остались наедине.

— Лучше скажи, кто за нее не беспокоится!

В голосе Фанни послышались язвительные нотки, и Уильям удивленно спросил:

— Ты ведь любишь ее, не так ли?

Фанни улыбнулась.

Уильям был знаком с ней довольно давно и привык к ней, как люди привыкают к мебели, стоящей у них в комнате. Только сейчас, глядя, как она сидит за своим ученическим столом, подперев подбородок рукой, он внезапно понял, что впервые видит в ней индивидуальность.

Фанни исполнилось всего шестнадцать, но в ее облике уже было намного больше женственности, чем в эфирно-бесплотной красоте Каролины.

Темные волосы, аккуратно собранные на макушке, оставляли открытым высокий, чистый лоб; на фоне белой кожи ее темно-карие миндалевидные глаза, опушенные длинными, густыми ресницами, казались почти черными. Небольшой, изящный рот был совершенно безупречен и столь же невыразителен — с годами Фанни стала настоящим экспертом по части сдерживания эмоций.

Она была высокой и хорошо сложенной девушкой; модное платье с высокой талией приоткрывало любопытному взору вполне оформившуюся грудь, а короткие пышные рукава — округлые белые руки.

С некоторым изумлением Уильям осознал, что в этой классной комнате, в которой юные отпрыски семейства Бесборо обычно проводили время за занятиями, перед ним сидела девушка, которая через несколько лет должна была превратиться в настоящую красавицу.

Происхождение Фанни было окутано тайной. Уильям знал только, что ее мать приходилась дальней родственницей леди Бесборо, а отец был небогатым и никому не известным французом. Каро как-то сказала ему, что маму Фанни звали Глория. Фамилия Валери ни о чем ему не говорила, но он подозревал, что рождение Фанни стало результатом некоего тщательно скрываемого мезальянса. В этом не было ничего сверхъестественного: девушки из хороших семей часто совершали безрассудные и даже отчаянные поступки, убегая из дома со своими женихами, а иногда и с женатыми мужчинами.