Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

– Эля… ну просто… мне домой надо, заниматься.

– Ясно. Ты поедешь на фестиваль?

Мальчик помолчал.

– Нет.

– Почему? Митя, почему? У нас такой отличный номер получается! Ну, что такое?

– Прости… – Митя попытался обойти девочку.

– Нет, уж ты скажи. Столько репетировали, пробовали разные вещи, нашли, наконец, все почти уже сделали… Что такое?

– Эля… Я…

– Ясно! Ничего не хочу слышать. Приходи на репетицию, и все тут. Твоя Нина Георгиевна, кстати, тоже придет в пять. Послушать, что получается.

– Хорошо, – кивнул Митя. – Если мой учитель скажет, что это плохо, я играть не буду.

– Не скажет. Это хорошо.

– Я послушаю, что скажет учитель.

Эля снова вздохнула. Ну что с ним сделаешь? Откуда в нем это? И ведь, кажется, он искренне это говорит. Писал бы сейчас, а не устно говорил, то написал бы еще и с большой буквы – «Учитель». Это не подобострастие, это искреннее уважение. И странное неверие в себя. Он вообще странный. Но не в плохом смысле. Он так не похож на других мальчиков… Наверно, этим он ей и нравится. Не одной внешностью же!

– Почему у тебя синяки под глазами?

Мимо них бежали Кисель с Дудой. Дуда, еще издали заметив Элю с Митей, пихнул того в спину. Митя поморщился от сильной боли и инстинктивно схватился за спину. Попал, гад, по самому большому синяку, как знал…

– Элька, ну как, не протухла на кинишко? – подмигнул ей Дуда, резко затормозив и обернувшись. – Го сегодня?

Эля ничего не стала отвечать, лишь отмахнулась.

– Я не втупи-ил… – завелся было Дуда. – Ты ч, меня отшила?

– Когда втупишь, приходи, поговорим! – засмеялась Элька и показала язык Дуде.

Тот толкнул плечом Киселя, и они покатились дальше по коридору, шутливо пихаясь и стуча друг друга огромными сумками.

– Что у тебя со спиной? – спросила она Митю.

– Ничего, потянул просто.

– Качался?

– Вроде того, – кивнул Митя. – Можно и так сказать. Силу воли вырабатывал. Ладно, я приду. В пять?

– Давай вместе пойдем. Нам же в музыкалку по пути.

– Нет, извини. Мне надо…

– Хорошо, – быстро перебила его Эля. – Как знаешь.

Митя взглянул на Элю. Он обещал бате. Он обещал, и он обещание свое сдержит. Просто батя не понимает, как это трудно. Когда смотришь на эти нежные губы, на золотые прядки волос, выбивающиеся из небрежно схваченного сзади хвоста, на чистую гладкую кожу, ровные дуги каштановых бровей, то забываешь все обещания, данные бате. А уж если не успеешь отвести взгляд и попадешь в плен Элькиных глаз – светящихся, влекущих, таких доброжелательных, таких прекрасных…

– Мить, Мить… – подхватила под руку мальчика Тося, давно наблюдавшая за их разговором. – А вот у меня тут геометрия не получается. Нарисовать не могу такую штучку… Забыла, как называется… Парабеллум или как его… – Тося хихикнула и заправила за уши зеленые и антрацитово-черные прядки волос, неровно остриженные по последней моде. – Ты мне обещал помочь…

– Я? – удивился Митя, пытаясь снять Тосину руку. Она хорошая девочка, конечно, и помогать людям нужно, но зачем так хватать его за руки?

Эля уже этого не слышала, она быстро ушла прочь, как только подошла Тося. Неприятная, разболтанная девчонка, то на одного виснет, то на другого. Вчера Эля видела, как та взобралась верхом на Киселя и так ездила по этажу. Юбка вся задралась, мальчики смеются, она довольна, привлекла всеобщее внимание, Кисель весь красный, вспотел от волнения, она его ногами понукает… Митя этого не видел, наверно, а если и видел, он как-то по-своему все понимает.

Может, и зря они это затеяли с фестивалем? Номер, конечно, можно и без виолончели показать, но ей без Мити ехать неинтересно. Ну, получит она еще одну грамоту, займет какое-то место, скорее всего первое. Она уже привыкла к этому. Ее необычный тембр всегда выгодно звучит даже рядом со взрослыми голосами. Все равно для нее вокал – не главное. Она будет делать в жизни что-то другое, она точно знает. Что-то более реальное. Что-то, от чего будет польза. Ведь наверняка не случайно ее отец ушел из театра, где у него открывались такие перспективы. Его считали одним из лучших молодых баритонов России. А он ушел и не жалеет нисколько, это скрыть невозможно, особенно в их семье. Значит, все правильно сделал.

Да и не в отце дело. Петь – хорошо, приятно. Но ей хочется еще чего-то. Пока не очень понятно – чего именно. С родителями она из принципа работать вместе не станет. Может быть, будет заниматься наукой. Прикладной какой-нибудь. Нанотехнологиями, к примеру. Транспортом лекарств, чем-то на стыке биологии, физики, медицины… А может быть, она станет прокурором, закончит юридический. Или дипломатом. Не женой дипломата, а дипломатом. Никому так не удается гасить конфликты, мирить друзей, находить компромиссы. Ей часто говорят друзья: «Тебе бы дипломатом быть…»

А заботиться о том, не болит ли с утра горло, не отек ли нос от жары, нет ли аллергии, бояться пить холодное, промочить ноги, всегда заматываться шарфами, не плавать в ледяном озере, прятаться под зонтиками от малейшего дождя – нет, это не по ней. Она и так здорова, но пение диктует совсем иной режим, ей это не подходит. Так, для себя, для удовольствия разве что… Особенно ей нравится работать с другими музыкантами, как вот сейчас с Митей… особенно с Митей… Конечно, он не самый сильный виолончелист в музыкальной школе… да разве в этом дело…

Эля училась с Митей в одной школе с первого класса, как выяснилось. И не замечала его. Не видела до девятого класса. В начале этого учебного года она обратила внимание на мальчика, который неожиданно покрасил свои явно темные по природе волосы в ярко-желтый цвет. Даже рассказала дома.

– Может, снимается где? – предположила тогда Лариса. – Бывает же, для роли красятся.

– Да не похоже… – пожала плечами Эля. – Знали бы все, если бы снимался. Только об этом бы и говорили.

– А зачем тогда?

– Не знаю… Он вообще странный какой-то, никогда не обратила бы на него внимания, если бы не покрасился.

Волосы у Мити быстро отросли, и он состриг крашеные пряди. Эля как-то и забыла о нем. Но напомнила ей и остальным Наталья Петровна.

Где-то с середины зимы Наталья Петровна стала говорить им о талантливом мальчике, который окончил прошлый год на тройки, в этом году начал с четверок, а к зимним каникулам неожиданно подтянулся почти до пятерки по алгебре и геометрии.

– Бубенцов… Бубенцов… – с восторгом повторяла Наталья Петровна. – Ну какая же умничка… Бубенцов! Вот сел и… всем доказал! Бубенцов!

И Эля почему-то представляла себе кудрявого, веснушчатого, смешливого мальчика. Но только не этого странного крашеного чудика.

Потом, когда они уже познакомились с Митей, она как-то спросила его: