Опасный искуситель - Сабрина Джеффрис

Она заколебалась, и он понял, что в ней борются противоречивые чувства. Так, значит, она не полностью одобряла план герцога.

Но вот она глубоко вздохнула и обернулась к нему.

– Да, идея эта трудноосуществима. Но и продолжать так дальше тоже невозможно.

Ее мягкий упрек ранил его. Все годы после смерти Флоринды он устраивал Корделии веселую жизнь, даже не подозревая о том, как далеко зашло ее недовольство.

Нет, все не так! Он видел, как дочь отдаляется от него, но не мог… не хотел это остановить.

Викарий до боли сжал руки, стараясь скрыть, насколько он уязвлен.

– И как же, помогая этому… – он сделал паузу, взглянув на герцога, который молча наблюдал за тем, как отец и дочь выясняют отношения, – этому джентльмену, мы изменим ситуацию?

Корделия, казалось, не слышала его вопроса. Она подошла к клавесину, тронула клавиши, потом, прежде чем обернуться к отцу, посмотрела на гер-цога.

– Его светлость пообещал мне позаботиться о том, чтобы мои сочинения всегда издавали.

Освальд прикрыл глаза, не в силах смотреть на ее воодушевленное лицо. Ей не надо было продолжать, он понял все. Если она сможет зарабатывать сочинительством, ей не нужно будет держаться за столь ненадежного отца. Никогда еще Освальд не испытывал такой ненависти к человеку. Этот проклятый герцог подсказывал Корделии, как покинуть собственного отца, и, более того, хотел, чтобы викарий сам принял в этом участие.

И тут Освальд повернулся к дочери. Мать Корделии была брюнеткой, а дочка – блондинка. У матери черты лица были тонкие, у дочери – лицо решительное, сильное. Да, дочка – красавица, но ведь незамужняя, того и гляди останется в старых девах. Как пьян он ни бывал, но всегда помнил о жертвах, которые она приносила ради него – об отвергнутых поклонниках, о силах, которые она тратила на приход. Он стыдился того, сколько обязанностей переложил на нее, но всегда старался убедить себя, что она исполняет лишь положенное дочери викария. Просто его приход требует больших сил, чем другие.

И теперь этот герцог, богатый, влиятельный, предлагал ей то, чего сам викарий дать не мог – свободу от собственного отца.

А может, нет? Ведь на самом деле все зависит от того, как Корделия воспримет предложение герцога. Разве сможет она оставить его?

Освальд сурово уставился на Корделию.

– Скажи, детка, что бы ты стала делать, будь у тебя возможность сочинять и публиковать музыку?

Она с мечтательной улыбкой перебирала нотные листы, лежавшие на клавесине.

– Я бы нашла для нас домик где-нибудь в тихом месте неподалеку от Лондона. Мы могли бы разводить цыплят, купили бы корову. Я сочиняла бы музыку, а ты – работал бы, читал книги, как раньше, до… до того…

До того, как умерла Флоринда. Нет, Корделия его не бросит!

– А как же приход? Как же здешние жители? Ведь они зависят от нас.

Она озабоченно нахмурилась.

– Захочешь – мы останемся здесь. Если я могу сочинять, мне все равно, где жить. – Она подошла к нему, опустилась на колени, взяла его руки в свои. Лицо ее прояснилось, оно светилось надеждой. – Но нам не надо будет волноваться, сможем ли мы поддерживать хозяйство. Мы не будем зависеть от графа и от прихожан.

Он пытался не обращать внимания на просительные нотки в ее голосе, но не мог. Не имел такого права. Да и глупо было бы отказывать ей в этом. Это же не предложение руки и сердца от какого-нибудь поклонника, который женился бы и увез ее. Герцог давал Корделии возможность остаться с отцом и заботиться о нем.

Но одно его беспокоило.

– То, что просит от нас его светлость, неправильно, и ты, радость моя, сама это понимаешь. Ложь ни к чему хорошему привести не может.

Она слабо улыбнулась.

– Чем эта ложь хуже той, которую придумали мы, когда сказали лорду Кенту, что автор хоралов ты?

С этим спорить было трудно. Как это ни смешно, но ведь именно викарий настоял на том, чтобы она подписывалась его именем. Другой отец просто-напросто запретил бы дочери посылать свои сочинения в столицу. Но разве он мог ей это запретить? Разрешив ей публиковать хоралы, он тем самым хотел загладить свою вину перед ней. Ему так хотелось, чтобы у нее было что-то свое, пусть и изданное анонимно. И вот теперь его же ложь к нему и вернулась.

– Папа, не знаю, удастся ли нам выполнить задуманное, но я чувствую себя виноватой перед лордом Кентом, – шепнула она, сильнее сжимая его руки. – А так мы можем попытаться все исправить. Если бы я не выступала под именем викария, лорд Кент не смог бы получить поддержку Генделя. Разве можно допустить, чтобы лорд Кент потерял свое дело и считал меня, вернее, тебя, неблагодарным, отказавшимся помочь ему в трудную минуту?

Он не стал предлагать рассказать лорду Кенту правду. Он легко мог представить себе, какова будет реакция лорда Кента, когда он узнает, что простая девчонка обвела его вокруг пальца. Да и вчера вечером Освальд был не настолько слеп, чтобы не заметить, с каким трудом поверил в это лорд Веверли. Освальд не желал, чтобы дочь его снова вытерпела это – от лорда Кента и Генделя. Кроме того, герцог ясно дал понять, что, объяви Корделия о своем авторстве, проку лорду Кенту от этого не будет никакого.

Ну и задачку она перед ним поставила! Он было обернулся, ища поддержки у герцога, но быстро сообразил, что здесь ее не получит. Его светлость лишь улыбался, и викарий вспомнил о другой возможной опасности.

Ах, этот нахальный взгляд! Освальд уставился на обладателя этого взгляда, который, к сожалению, был к тому же молод и красив собой.

– Мы должны будем отправиться с вами, ваша светлость?

Лорд Веверли кивнул.

– Моя карета прибудет сегодня вечером или завтра. Я, безусловно, оплачу все дорожные издержки – обеды, комнаты в гостиницах.

Освальд едва удержался, чтобы не спросить, кто будет делить комнату с его дочерью, но лишь осведомился:

– Вы позволите нам взять с собой служанку?

– Служанку? Но зачем? – удивилась Кор-делия.

– В качестве твоей компаньонки. Не пристало тебе путешествовать в обществе двух мужчин.

– Но, думаю, при вас ваша дочь не будет нуждаться в компаньонке, – ехидно заметил лорд Веверли.

– Я хочу, чтобы нас сопровождала Пруденс, – твердо заявил Освальд. – Если уж я принимаю участие в этом безумном плане, то желаю, чтобы с нами была служанка.

Герцог пожал плечами.

– Как вам будет угодно. Берите с собой хоть пятьдесят человек, если только это нас не задержит.

Но Корделия не была в восторге от этой идеи.

– Но зачем обязательно Пруденс, папа? Почему не Мэгги?

– Мэгги надо ухаживать за престарелыми родителями, радость моя, или ты уже забыла об этом? – У него были и более веские основания предпочесть Пруденс, но о них он дочери рассказывать не собирался.