Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

– На Марсе у нас это есть, – ответила Мари. – Такой уровень контроля вытекает из комплекса мелких систем более низкого уровня, и решать проблемы целостным методом полезно. А теперь это будет происходить на межпланетном уровне. Вы путаете тотализацию с тоталитаризмом, а это очень разные понятия.

Но они не переубедились. Их следовало мотивировать с помощью рычага – и для этого здесь была Зо. И применить рычаг будет легче, если изложить аргументы заранее.

Энн на протяжении ужина хранила молчание, пока не закончилось обсуждение основной темы и мирандианцы не стали задавать ей вопросы. Тогда она словно оживилась и начала расспрашивать их о текущих проблемах местной планетологии – о классификации разных регионов Миранды как частей двух столкнувшихся планетезималей, о свежей теории, согласно которой мелкие луны Офелия, Дездемона, Бианка и Пак образовались при Мирандианском столкновении, и прочем. Она расспрашивала их подробно и со знанием дела, и хранители спутника взволнованно отвечали, выпучивая глаза, как лемуры. Остальные уранианцы также с удовольствием наблюдали за оживлением Энн. Она была Той Самой Красной – теперь Зо понимала, что это означало, она была одной из легендарнейших людей в истории. А каждый из уранианцев, похоже, был хоть немного Красным – в отличие от жителей систем Юпитера и Сатурна, у них не имелось крупномасштабных планов по терраформированию, они собирались жить в куполах и всю свою жизнь гулять по первозданным камням. И они чувствовали – по крайней мере, группа хранителей, – что Миранда настолько необычна, что ее следовало полностью сохранить в исходном виде. Как отметил один из уранианских Красных, люди не могли сделать на Миранде ничего такого, что стало бы для них полезным, они могли лишь ее обесценить. Она имела внутреннюю ценность, превосходящую даже ее ценность в качестве планетологического образца. Она имела свое достоинство. Энн внимательно смотрела на них, когда они это говорили, но Зо видела по ее взгляду, что она не согласна или даже не вполне их понимает. Для нее это был вопрос науки, для них – вопрос души. Зо сейчас больше разделяла чувства местных, чем Энн с ее ограниченным упорством. Но итог был один – и местные, и Энн придерживались взглядов Красных в их чистом виде: никакого терраформирования Миранды, ни куполов, ни шатров, ни зеркал – только одна станция для гостей и несколько платформ для ракет. Хотя и платформы для ракет могли вызвать возражение со стороны хранителей – существовал запрет на все, кроме невинных пеших прогулок и подлетов на ракетах, на достаточной высоте над поверхностью, чтобы не потревожить пыль. Хранители рассматривали Миранду как девственную пустошь, на которой можно прогуливаться, но не жить и которую нельзя изменять. Мир альпинистов, или, даже лучше, мир летателей. На который можно смотреть, но не больше. Как на природное произведение искусства.

Энн, слушая их, кивала. И вот в ней проявилось что-то большее, чем сковывающий ее страх. Страсть по камням, желание оказаться в мире камней. Фетишем могло стать что угодно, а у всех этих людей он был общий. Зо они удивляли – такие странные люди, но интересные. Точка приложения рычага вырисовывалась все яснее. Хранители заказали специальный паром на Миранду, чтобы показать ее Энн. Больше туда никого не брали. Индивидуальная экскурсия по самой необычной из лун, для самой необычной из Красных. Зо рассмеялась.

– Я бы тоже хотела там побывать, – настоятельно сказала она.

Великое Нет сказало «да». Энн оказалась на Миранде.

Это была наименьшая из крупных спутников Урана, всего 470 километров в диаметре. На заре своего существования, около трех с половиной миллиардов лет назад, ее малый предшественник врезался в луну примерно такого же размера. Они раскололись, затем собрались вместе и, наконец, в результате нагрева от столкновения срослись в единый шар. Но новая луна успела остыть прежде, чем сращивание было завершено.

В итоге получился ландшафт мечты, крайне неоднородный и беспорядочный. Одни регионы были гладкими, как кожа, другие – грубыми и рыхлыми; одни представляли собой преобразованные поверхности двух протолун, другие – обнаженные внутренности камней. Встречались здесь и участки глубоких расщелин, в которых соединялись фрагменты разных пород. Расщелины эти изгибались под острыми углами, расчерчивая рельеф эффектными узорами в форме буквы V, что служило явным свидетельством сильнейшего крутящего момента, возникшего при столкновении протолун. Наиболее крупные из расщелин, достигавшие десятков километров в глубину, были даже видны из космоса в виде борозд, рассекающих поверхность серой сферы.

Они спустились на плато рядом с крупнейшей из этих зазубренных борозд, которая называлась разломом Просперо. Они надели костюмы, вышли из корабля и направились к краю разлома. Темная бездна была настолько глубокой, что, казалось, дно лежит в каком-то другом мире. В сочетании с невесомой микро-g это зрелище давало Зо ощущение полета, такое же, как она иногда получала во сне, когда все марсианские условия исчезали, сменяясь неким духовным небом. А сверху висел зеленый круг Урана, придававший всей Миранде нефритовый оттенок. Зо протанцевала вдоль края, отталкиваясь носочками, возносясь в воздух и опускаясь в кратких плие. Ее сердце переполняло чувство прекрасного. Так странно было видеть бриллиантовые искры «газовых фонарей», плывущие по стратосфере Урана на фоне таинственного нефрита. Свет исходил от круглых зеленых небесных фонариков. О глубине расщелины можно было лишь догадываться. Все сияло своей внутренней зеленью, viriditas, пробивающейся отовсюду. Но все оставалось навеки безмолвным и неподвижным – все, кроме них, чужаков и наблюдателей. Зо танцевала.

Энн шагала более ловко, чем в Ипполите, невольно излучая грацию человека, который провел много времени, бродя среди скал, – как в каменном балете. В руке, облаченной в плотную перчатку, она держала длинный угловатый молоток, а ее набедренные карманы выпирали, заполненные образцами пород. Она не отвечала возгласам ни Зо, ни хранителей – она не замечала никого. Будто актриса, играющая Энн Клейборн. Зо, изумившись такой схожести Энн с ее собственным стереотипным образом, рассмеялась.

– Если накрыть куполом эту глубокую пропасть времен, получится превосходное место для жизни, – сказала она. – Большая территория под огромным шатром, а, как вам? И какой вид! Вот было бы чудо.

Разумеется, на эту откровенную провокацию никто не ответил. Но она заставила их задуматься. Зо двигалась за группой хранителей плавно, как альбатрос. Они спускались по прерывистой скалистой лестнице, уходившей по краю узкого выступа, который протягивался от стены ущелья вдаль, напоминая складку одежды мраморной статуи. Заканчивалось все это плоской воронкой в нескольких километрах от стены и ниже обрыва на километр или больше. За этим плоским участком выступ резко заканчивался, опускаясь ко дну ущелья примерно на двадцатикилометровой глубине. Двадцать километров! Двадцать тысяч метров, около семидесяти тысяч футов… Даже великий Марс не мог похвастаться такой стеной.

На другой стене, похожей на ту, по которой они шли, тоже было много выступов и прочих деформаций: бороздки и складки, как в известковых пещерах, только сформировавшиеся все в один момент. Сама стена плавилась, и расплавленная порода капала в бездну, где навечно застывала в промозглом пространстве. С места, куда они спустились, было видно все. По краю выступа были установлены перила, к которым они все и прикрепились с помощью страховочных систем своих костюмов. Это было необходимо, поскольку из-за узости края выступа даже при малейшем шажке в сторону можно было улететь в бездну ущелья. Похожий на паука корабль, оставив их, теперь опускался вниз, чтобы потом забрать у подножия лестницы с того плоского участка, где заканчивался выступ. Это позволяло им спускаться, не беспокоясь о возвращении, и они спускались, минуту за минутой, в совсем не дружелюбном молчании. Зо не могла сдержать ухмылку: она буквально ощущала их мрачные мысли о ней, практически слышала, как они скрипели зубами. Все, кроме Энн: та останавливалась каждые пару метров, чтобы осмотреть трещины между грубыми ступенями.