Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти - Иван Серов

Когда я позвонил т. Сталину и сказал, что он хочет вам толковое рассказать, на это он ответил: «Мы вас вызовем». Я почувствовал прохладность ко мне т. Сталина после того, как доложил, что кроме злоупотребления служебным положением Федосеева, больше я вины не нахожу.

Вечером позвонил Берия и говорит: «Я через полчаса подъеду на машине к подъезду, вы вместе с Федосеевым поедете со мной в Кремль».

Я взял следователя, Федосеева и вышли к подъезду. Берия подъехал, сели и молча поехали в Кремль и пошли в кабинет к Берия. Там уже сидел т. Сталин. Когда вошел Федосеев, т. Сталин спрашивает, что он хотел сказать?

Федосеев начал заикаться и сказал: «Я виноват, т. Сталин, перед вами, что читал телеграммы, и готов нести ответственность, но больше ни в чем не виноват. Сейчас меня допрашивают, не шпион ли я американский. Т. Сталин, я 15 лет честно вам служил, помилуйте меня, я не виноват».

Т. Сталин сердито сказал: «А вы признайтесь, кем завербованы?» Федосеев: «Честное слово, я никем не завербован». — «Ну, тогда убирайтесь отсюда», — зло сказал Сталин.

Я подошел к нему, чтобы увести. Федосеев заплакал и говорит: «Т. Сталин, меня побили». Т. Сталин: «Признайтесь, тогда не будут бить». Федосеев: «Я ни в чем не виноват».

Т. Сталин встал и повернулся спиной. Я вывел Федосеева. У меня было тяжелое чувство. Вместе с этим, я был доволен, что Федосеев сам сказал о своей невиновности, как бы подтвердив мое о нем мнение. Меня больше в кабинет не вызвали, я спросился, можно ли ехать, через секретаря, и уехал.

Позже мне т. Сталин звонил, а один раз меня вызвал Берия и творит: «Ну, что нового?» Я сказал, что проверял каждый шаг Федосеева и жены, начиная с 1945 года, и ничего подозрительного на шпионаж нет. Поэтому составляю обвинительное заключение о привлечении к ответственности за злоупотребление служебным положением и записку в ЦК т. Сталину об этом.

Берия сморщился, но ничего не сказал. Я ушел. Через три дня все сделал и послал в ЦК. В записке указал, что по ст. Уголовного кодекса за это полагается нести ответственность. Мне и это казалось суровой мерой, хотя и справедливой.

Через два дня звонит Абакумов: «Здравствуй!» Я ему холодно ответил. «Хозяин велел передать дело Федосеева в МГБ. Я сейчас пошлю следователя по особо важным делам». Я ответил: «Посылай»[386].

Потом я позвонил Поскребышеву, перепроверил, было ли такое указание т. Сталина, он что-то пробурчал. Тогда я говорю: «Может, мне самому у него спросить, так как я на Абакумова не надеюсь». Поскребышев ответил: «Не надо».

Мне все стало ясно, Сталин недоволен моей «мягкотелостью» и тем, что я не послушался его и не закончил дело по статье шпионаж.

Ну, как я мог это сделать! Это пойти против своей совести, против убеждения в угоду ложного мнения. Не могу. Вместе с этим я чувствовал, что надо мной надвигается гроза. Дело попало к моему врагу, и он постарается сделать все, чтобы меня скомпрометировать. Настроение жуткое.

Круглову вкратце рассказал, он тоже загрустил. Дело передал следователю МГБ. Будет вести какой-то новый начальник следственного отдела Рюмин*. Вот накрутит. Ну, а что я могу сделать? Ничего. Хоть бы отстали от меня и никуда больше не посылали и ничего не поручали.

Я смотрю на других заместителей МВД, сидят, годами почти никуда не ездят, и все хорошо. Более того, есть министры, по 5–6 лет работают министрами, ни разу не были у т. Сталина, и даже когда их снимают, тоже без вызова. Мне кажется, так спокойнее. Я понимаю в этих случаях их переживания, когда без объяснения, без вызова снимают, но и то это лучше, чем с шумом и руганью. Ну что ж, поживем — увидим.

Время бежит неумолимо. Пробежало лето. Я уже был в отпуске в Сочи. Вроде неплохо отдохнул за 9 лет первый раз, до этого не приходилось.

В Сочи был интересный момент. Один раз, вечером, к нашему домику, где мы отдыхали с женой, подошла машина — «паккард» с журавлем. На «паккардах» таких ездили члены Политбюро ЦК. Офицер вышел, спросил меня и поведал просьбу тов. Сталина приехать к нему на дачу, а у меня военного костюма не было, пришлось в штатском.

Когда поднялись на гору, где расположена дача № 1, навстречу вышел Поскребышев и провел меня на веранду, где находились тов. Сталин, Маленков, Молотов, Берия, Микоян, Булганин.

Поздоровались, тов. Сталин, обращаясь ко мне, говорит: «Мы вас побеспокоили по такому вопросу. Тов. Соколовский из Германии донес, что к нему обратился профессор авиационщик Танк из Западной зоны с предложением своих услуг в деле развития авиационной, реактивной промышленности в СССР. Он может 2–3 года работать у нас по договору. Каково ваше мнение?»

Я по лицам присутствующих понял, что они этот вопрос уже обсудили и имеют свое мнение. Вот тут и попробуй угадай.

Ну, я сразу думаю, что угадать не угадаешь, поэтому лучше сказать свое мнение прямо, как думаю. И я сказал, что вряд ли с этим стоит соглашаться. Я думаю, тов. Хруничев и без него обойдется, так как мы же вывезли еще специалистов по реактивной технике, профессора Бааде и др. Да к тому же не исключаю, что его американские хозяева сами посылают. Меня перебил тов. Сталин и, обернувшись к присутствующим, говорит: «А я что вам говорил?» Все молчат. «Правильно Серов говорит».

Далее я продолжал: «Побудет у нас 2 года, узнает уровень нашей техники, уедет туда и все доложит американцам». Тогда Сталин перебил меня и сказал: «К черту, он нам не нужен», и пошел.

Я был доволен, что сошлись мнении, члены Политбюро смотрели на меня сдержанно. Затем тов. Сталин в соседней комнате заказал по ВЧ Берлин и вызвал тов. Соколовского, которому сказал, что «мы советовались с Серовым, профессор Танк нам не нужен». Потом тоже позвонил тов. Хруничеву и сказал: «Мы советовались с Серовым и решили не брать Танка»[387].

После этого тов. Сталин зашел на веранду и спросил, что я здесь кроме отдыха делаю. Я сказал, что был в горотделе МВД и других организациях, подведомственных МВД.

А. И. Микоян после этого стал высказывать тов. Сталину свои соображения по организации хозяйств в Крыму и на Кавказе по выращиванию овощей и фруктов, при этом он высказывал предложения использовать в качестве рабочей силы военнопленных немцев и итальянцев, которые хорошо это могут делать.