Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала - Владимир Чиков

Говоритъ же о том, что кто-то из знакомых Макса в период его нелегальной деятельности за рубежом мог догадываться, что он является советским разведчиком, тоже никаких оснований нет. Таким образом, можно сделать единственный вывод о том, что в операции по выводу супружеской пары нелегалов из Италии в ходе ее реализации и после ее завершения расшифровки Макса не допущено. Документы и легенды Макса и Луизы ни у кого сомнений не вызывали».

* * *

Начальник отдела спецуправления «С» ПГУ КГБ Виталий Григорьевич Павлов по прямому указанию председателя КГБ генерала армии Серова принял Григулевича на конспиративной квартире у станции метро «Динамо». Раньше они ни разу не встречались с глазу на глаз, однако оба хорошо знали друг друга по переписке. Павлов много лет вел личное и рабочее дела Макса, восторгался его высокой самоотдачей в работе, богатством верных и надежных помощников — источников информации и редкой способностью к легкой адаптации в разных странах мира. Григулевич был наслышан о педантизме и жесткости Павлова до командировки в Италию и когда работал в Риме: встречаясь с резидентом Доном, тот много рассказывал ему о тех, кто вел его личное дело и кто руководил в Центре его разведдеятельностью.

Усадив Григулевича за стол, Павлов, чтобы как-то расположить его к себе, спросил:

— Вы что предпочитаете, — кофе или чай?

— Мне все равно, — безразличным тоном отозвался гость, оглядывая скромно меблированную комнату.

— Тогда я приготовлю кофе.

Заметив чистую пепельницу на подоконнике, Григулевич попросил разрешения закурить.

— Да, пожалуйста. Где-то здесь была пепельница. Поищите ее сами, а я пока займусь кофе.

Иосиф Ромуальдович вышел из-за стола, взял пепельницу, вернулся на свое место и, закурив, положил пачку «Герцоговины» перед собой. Глядя на суетившегося у плиты Павлова, Григулевич смело обратился к нему:

— Виталий Григорьевич, может быть, мы не будем вести разговор на «вы»?

— Как хотите… Можно и на «ты», поскольку я моложе вас на целый год, — улыбнулся Павлов, подходя к столу.

— Пожалуйста, угощайтесь, — Григулевич пододвинул к нему пачку сигарет.

— Спасибо, я не курю. Скажи мне, Иосиф, как ты думаешь, почему тебя так внезапно отозвали из Италии? И были ли для этого какие-то веские основания?

Григулевич с недоумением взглянул на Павлова:

— Но вам же в Центре известно, из-за чего меня отозвали?! Я считаю, что в Москве явно перестарались с нашим отзывом. Мы могли бы еще работать и работать, а теперь вот уже полгода мы не у дел и не приносим никакой пользы советской разведке… А основанием для нашего поспешного отзыва из Рима послужили никем не проверенные мои личные опасения…

Наскоро прокрутив калейдоскоп итальянских картинок, вызвавших у него опасения, Григулевич принялся рассказывать о том, что сообщал уже в своих донесениях в Центр.

Услышав свист чайника на электроплите, Павлов извинился и вышел из-за стола, потом вернулся с чайником и подносом, на котором были растворимый кофе, сахар, ложечки и чашечки. Поставив все это на стол, Павлов неторопливо заговорил о том, что Григулевич преждевременно забил тревогу в Италии о своих опасениях, и потому от греха подальше его решили откомандировать в Москву.

Оба заварили в чашках кофе.

Отпив глоток, Григулевич с возмущением заговорил:

— Если даже и принимать во внимание тогдашние мои опасения, то неужели руководство разведки и те, кто вел мое досье в Центре, не понимали, что никакая контрразведка не могла бы доказать мою и Лауры причастность к советскому гражданству и уж тем более к советской разведке?! Я убежден, что принятые вами в Москве меры по спасению нас были преждевременными!

Павлов улыбнулся, хмыкнул и после небольшой паузы парировал:

— Ты, Иосиф, прошел за кордоном огонь, воду и медные трубы. Ты был асом нелегальной разведки, самым долгим нелегалом, с которым мне когда-либо доводилось встречаться и вести его личное и рабочее дело. Ты, можно смело сказать, единственный в своем роде, кто во многих странах оставил глубокий след в сердцах людей, которым ты нравился и которые нравились тебе. А самое главное, не был ни разу скомпрометирован, не раскрыт и никогда не наносил ущерба безопасности нашей страны. И я уверен, что ты со своими блистательными способностями еще сможешь начать новую жизнь. Поэтому, конечно, полезней было бы и сейчас вам с Лаурой продолжить работу за кордоном. Но законы нелегальной разведки суровы! А суровость их всегда заключается в том, что при возникновении малейшей опасности разведчик немедленно выводится из страны проживания.

Павлов сделал короткую паузу, подумал и тихо, словно для самого себя, обронил:

— Возможно, тогда это была перестраховка Центра. Скорее всего так и было. И если все рассматривать с позиций руководства, то перестраховка была, наверное, оправдана. Она была вызвана, конечно, заботой о твоей с Лаурой безопасности и стремлением сохранить вас обоих для советской разведки… Но что поделаешь…

После этих слов Григулевич нервно отодвинул от себя недопитую чашку кофе и, морщась от тягостного, досадного чувства неясности и тревоги, опустил голову. Он уже понял, что дальнейшая судьба его и Лауры должна претерпеть какие-то серьезные изменения. Мысли его начали лихорадочно метаться в голове. Получив в Италии вызов в Москву, он, конечно же, надеялся на продолжение работы за кордоном по своим «железным» костариканским документам на имя Теодора Кастро, пребывание в роли которого было по заданию Центра самым продолжительным, оно длилось пять лет. А тут вдруг дело принимает совершенно иной поворот. Но почему Павлов не хочет сказать ему прямо: какое принято в отношении них решение?

Верный своей выдержке и привычке выжидать, пока собеседник сам не раскроется, он, подняв голову, невидящим взглядом уставился на Павлова и стал терпеливо ждать, когда тот перестанет напускать туману и скажет прямо, на что ему расчитывать. Павлов же, понимая, что рано или поздно надо говорить правду, искоса взглянул в непроницаемое лицо Григулевича и неохотно начал:

— С большим сожалением я вынужден сообщить о принятом решении направить тебя одного без Лауры на работу в архивный отдел внешней разведки… Если же ты не согласишься с таким предложением, то будешь устраиваться куда-то сам… Без нашей помощи… Мы мешать тебе в этом не будем…

Иосиф посерел, в висках застучало. Он никак не ожидал услышать такое. Поникнув головой, Григулевич сквозь зубы процедил:

— Ничего не понимаю. То ли ты шутишь, Виталий Григорьевич, то ли нет? Хорошо, конечно, когда люди начинают разговор с шутки, которая помогает им ближе сойтись.

Павлов мягко улыбнулся и, не глядя на Григулевича, твердо ответил:

— Да нет, не шучу! Ты должен понять, Иосиф, что у тебя есть два выбора. Один — остаться в разведке, но не на оперативной работе, а на вспомогательной, в архиве. Другой — уйти в запас по собственному желанию и самому устраиваться на работу. Хорошо сказал по этому поводу известный тебе поэт Николай Некрасов: «Средь мира дольного для сердца вольного есть два пути: взвесь силу гордую, взвесь волю твердую и определись, каким путем идти».