Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

плечу, или дремала, уткнувшись лицом в его шею. Она млела, когда касалась его и когда лежала с ним в обнимку. А когда он засыпал, Ишмерай без зазрения совести любовалась им: чертами его лица, отросшими вьющимися волосами, губами.

Это было очень странное времяпрепровождение. Они лежали на одной постели, обнимались и шептались, но Александр не заходил дальше объятий и улыбок. А Ишмерай трясло от этого томления. Она не понимала, что с ней происходит, и боялась этих новых ощущений. В то же время её непреодолимо к нему тянуло.

Никто не потревожил их за эти дни.

«Я хочу, чтобы он перестал общаться с Вильхельминой, — подумала она и разозлилась сама на себя за эту мысль на шестой день его болезни. — Не она следила за его ранами всю эту неделю, не она готовила ему, относила его вещи в прачечную, давала ему лекарства. Он — мой…»

— Ты — мой… — вдруг брякнула она во время обеда прежде, чем успела обдумать то, что собиралась сказать.

Он удивлённо заморгал, перестал жевать и внимательно посмотрел на неё:

— Не понял.

«Что я несу?! Боже!»

— … мой самый близкий друг!.. — совершенно смешалась она.

— И? — ошалело и мрачно вопросил он, словно ожидая подвоха.

— Я так боюсь за тебя!

— Ммм, — неопределённо промычал он, возвращаясь к мясу. — Ты так заметалась. Я решил, что ты имела ввиду что-то другое. Испугался даже.

«Он что, не воспринимает меня всерьёз? — подумала она, и аппетит отшибло напрочь. — Испугался он! Мы обнимались целую неделю! Как он может не воспринимать меня всерьёз?! Я тоже женщина!.. А зачем мне, чтобы он увидел во мне женщину?..»

Ишмерай расстроилась и перестала есть. Сильно разозлилась. Это было даже обидней, чем отсутствие взаимного чувства. Она протянула к нему руку, пощупала лоб, поднялась и спросила:

— Сможешь отдать посуду на кухню?

— Смогу. А ты что, уже уходишь?

«Уже?!» — Ишмерай скривилась. — «Да я уже почти неделю у тебя!»

— Да, мне пора. Жара у тебя больше нет, рана затягивается, тебе можно «возвращаться» в Аннаб. Я тебе больше не нужна.

Ишмерай начала торопливо сбираться. Руки дрожали, сердце готовилась вырваться из груди. Александр поднялся на ноги, хмуро глядя на неё, нависая над ней.

— Что я сказал или сделал не так?

«Испугался он, твою мать!..» — вдруг подумала она и тут же откинула непрошенную мысль.

— Всё так, — сухо ответила Ишмерай. — Я рада, что ты поправляешься.

— Я поеду к Бернхарду только завтра, — он вдруг взял её за руку и начал притягивать к себе. — Побудь со мной ещё день.

— Зачем? — как-то напряжённо и непонимающе вопросила девушка. Ещё день этих бесцельных объятий она не выдержит. Её трясло от удовольствия и нежности рядом с ним, а он «испугался». Особенно когда он обнимал её, брал за руку, улыбался. — В квартире чисто, твои вещи я отдала в постирочную, забрать ты их можешь сам, как и сходить к лекарю, еда приготовлена.

— Так говоришь так, будто ты моя кухарка или горничная.

— А кто я для тебя?

Может с Вильхельминой они вовсе не любовники? Просто также лежат и обнимаются целыми вечерами? Эта мысль её развеселила, захотелось смеяться. Нервно, зло и обречённо.

— Я не хочу быть один сегодня.

— Сходи к Вильхельмине, — парировала Ишмерай, не выдержав.

Александр прищурился и перестал улыбаться. Он понял.

«Бежать и поскорее… — подумала Ишмерай, выскочила за дверь и понеслась вниз по лестнице. — Зачем я только начала этот разговор?!»

Гюнтер, его отец и старший брат Людвиг пришли к господину Вайнхольду через несколько дней, и в его кабинете состоялся долгий разговор о помолвке. И таким долгим он был, что Мэйда едва не переломала себе пальцы, всё сильнее сжимая их в замочек. Её мертвенная бледность встревожила уже Альжбету. Она села рядом с девочкой, взяла за руку и начала шептать ей успокаивающие слова.

Старшим братом Гюнтера оказался высокий молодой человек двадцати четырёх лет со светлыми волосами. Он лениво оглядел обстановку дома Вайнхольдов, приподнял брови, прохладно улыбнулся будущей невестке и вдруг заметил Альжбету Камош. Удивлённо заморгал, слегка склонил голову в одну сторону, потом в другую. И заулыбался.

Он вежливо представился учительнице. Та сделала изящный книксен, и лицо её зажглось красивой улыбкой.

— Я не знал, что у Вайнхольдов прячется такое сокровище! — промурлыкал молодой мужчина, и Альжбета кокетливо опустила глаза. Ишмерай же захотелось закатить глаза, развернуться и уйти. Но она не посмела. — Какая красотка!

— Зачем ты так волнуешься, доченька? — хмыкнула Марта Вайнхольд, сидевшая рядом с дочерью и недовольно глядевшая на сплетённые руки Альжбеты и Мэйды. — Твой отец никогда не откажет Гюнтеру. Слишком удачная для тебя партия.

— Дело не в удачности партии, — тихо заметила Альжбета, желая, чтобы Марта Вайнхольд замолчала. — А в их любви.

Но Марту Вайнхольд от едкого ответа избавил звук шагов: в гостиную спускались Ханс Вайнхольд и его гости, которые в скором времени должны были стать его родственниками. Гюнтер вбежал в гостиную первый, расплёскивая свет счастливой улыбки, сжал руку Мэйды и покрыл поцелуями.

Счастью новоиспеченных жениха и невесты не было предела. Мэйда плакала от счастья и смущенно принимала поздравления родителей и отца жениха. Альжбета стояла в стороне и радостно улыбалась, стараясь не думать о том, что день свадьбы Мэйды и Гюнтера станет последним её днем в доме Вайнхольдов, и дальнейшая судьба казалась ей мрачной: Александр, которого она не видела уже несколько дней, останется с Вильхельминой, а ей придется искать помощи у Бернхарда.

Вместе с холодами на Аннаб опустился страх. Начало декабря ознаменовалось новыми загадочными побегами приговоренных к сожжению за колдовство преступников и казнью других осужденных. Несчастных пытали до изнеможения, а одна пожилая горожанка не выдержала пыток и испустила дух прямо на дыбе. Осужденных пытали даже после вынесения приговора, после признаний своих несуществующих грехов. Они все, как один, вылетали на метлах в печную трубу и мчались в Чёрный лес южнее Кабрии, где якобы предавались любви с чертями, волками да дьяволом, приносили в жертву младенцев, пили их кровь и обмазывались жиром.