Пылающий бог - Ребекка Куанг

И Рин нечего было им дать.

Судя по угрюмым лицам, они знали, что она придерживает провизию. Ей приходилось отворачиваться. Ей не было трудно смотреть на очередные лишения, тяжело было лишь видеть бесконечное повторение страданий.

Рин уже видела подобное отчаяние. Она вспомнила, как медленно плыла вверх по Мурую в Лусан, на «Неумолимом», корабле Вайшры, и смотрела на беженцев, стоящих на затопленных берегах, где когда-то были деревни. Люди глядели на проплывающего мимо наместника провинции Дракон – богатого, могущественного и влиятельного, который не бросил им ни одной серебряной монетки. Тогда Рин поразила черствость Вайшры. Однако Нэчжа вступился за отца. Сказал ей, что деньгами тут не поможешь. На серебро все равно ничего не купить. Лучше всего приплыть в Лусан и убить женщину, развязавшую войну, это самое большее, что можно для них сделать.

В то время такое объяснение показалось ей холодным и равнодушным, слишком циничным перед лицом подобных страданий.

Но сейчас Рин заняла позицию Вайшры и понимала его логику. Глубинные проблемы не искоренить временными решениями. Нельзя позволить, чтобы каждый изголодавшийся ребенок отвлекал ее от главной причины страданий, которая по-прежнему никуда не делась.

Она утешалась тем, что все это ненадолго, очень скоро она все исправит. Рин напоминала себе об этом всякий раз, когда видела очередное костлявое равнодушное лицо, и только так могла смириться со зрелищем умирающих южан и не опустошить свои запасы.

Нужно продержаться еще чуть-чуть.

Она повторяла эти слова как мантру, которая поддерживала ее силу и решимость. Еще чуть-чуть, и она покончит с войной. Покорит Запад. И тогда в их распоряжении будут мешки с великолепным золотистым зерном, сколько пожелают. Будет столько еды, что можно подавиться.

– Рин, – потряс ее за плечо Катай.

Она заворочалась.

– А?

Был уже полдень, но она уснула, убаюканная ритмичным покачиванием повозки. Они находились в пути уже почти месяц, оставалось уже совсем немного, и после монотонной езды вкупе с ограниченным рационом глаза Рин закрывались, как только заканчивалась ее караульная вахта.

– Смотри, – показал Катай. – Вон там.

Она села, потерла глаза и прищурилась.

На горизонте появились алые полосы. Сначала Рин приняла их за игру света, но когда они подъехали ближе, стало очевидно, что ярко-красными поля были не от закатного солнца, а от цветов.

Вокруг Тикани цвели маковые поля. Рин разинула рот от изумления.

– Что за…

– Вот это номер, – сказал Катай.

Рин спрыгнула из повозки и побежала.

Через несколько минут она уже была у поля. Цветы поднялись выше обычного, почти по пояс. Рин взяла один цветок в руку, поднесла к глазам и глубоко вдохнула.

Ее затопила знакомая волна наслаждения.

Вот что у нее есть. Все остальное не имело значения. Предательство Венки, враги в Арлонге, захлестнувшее страну насилие – все это не имело значения. Пусть все рушится, но останется мак, которым может торговать Муг. Несколько месяцев назад Муг сказала ей, что именно это жидкое золото требуется, чтобы купить все необходимое у гесперианцев.

Эти поля стоили в десять раз больше, чем все сокровища Арлонга. Эти поля спасут ее страну.

Рин опустилась на колени, прижала ко лбу ладонь и засмеялась.

– Не понимаю, – сказал подошедший к ней Катай. – Кто…

– Они слушали. Они знали.

Рин схватила его за руку и повела к городу, невзрачный силуэт которого едва вырисовывался на горизонте.

У ворот уже собралась толпа. Люди ждали ее и вышли поприветствовать.

– Я вернулась, – сказала Рин.

А потом, поскольку вряд ли ее могли услышать с такого расстояния, послала в воздух огонь в виде огромной мерцающей птицы-феникс, медленно расправляющей крылья на фоне голубого неба. В доказательство того, что она снова дома.

Вопреки всему Тикани выжил. Несмотря на голод и бомбардировку, многие жители остались в основном потому, что им попросту некуда было идти. За эти месяцы город сам стал ульем – жители мелких и опустевших городков приходили сюда со всеми пожитками и скотом, чтобы осесть в сколоченной наскоро хибаре. Теперь город почти весь состоял из таких хибар. Голод не ударил по Тикани с той же силой, как по другим частям империи, – во время оккупации мугенцы складировали здесь внушительные запасы риса, и горожане держались на них несколько месяцев, благоразумно распределяя.

От фактического городского главы Рин узнала, что решение засеять поля опиумом приняли после бомбардировки. В провинции Петух плохо росло зерно, а опиумный мак процветал, а когда вся страна страдает от боли, опиум ценится на вес золота.

Они знали, что Рин вернется. Знали, что ей понадобится поддержка. Тикани всегда в нее верил, как никто другой, поставив свое будущее на победу Рин.

И вот она оказалась на главной площади перед толпой горожан, которые вручили ей ключи к финальному этапу войны, и от любви к этим людям ей хотелось плакать.

– Мы победим в войне, – сказала она.

Она смотрела на море лиц в ожидании реакции. В горле у нее пересохло. Она откашлялась, но комок не рассосался, сдерживая заготовленные слова.

– Молодой маршал сбежал, причем не куда-нибудь, а на остров мертвых, – сказала она. – Он знает, что нигде на никанской земле не будет в безопасности. Альянс потерял веру в Республику и готов окончательно уйти. Нам нужно лишь его подтолкнуть. Всего лишь… продержаться еще чуть-чуть.

Она невольно сглотнула и закашлялась. Слова неуклюже и неуверенно плыли в сухом воздухе.

Рин нервничала. Но почему? В этом не было ничего нового, она уже выступала перед народом и раньше. Выкрикивала ругательства в адрес Вайшры и Республики, и тысячи человек отвечали ликованием. Однажды она довела людей до такого неистовства, что они заживо растерзали человека, и в тот раз слова давались легко.

Но в Тикани атмосфера была другая, не заряженная ликованием битвы или ненавистью, а мертвая и изнуренная.

Рин прищурилась. Так не должно быть. Она ведь в родном городе, выступает перед войсками, которые прошли вместе с ней через ад, и горожанами, которые засеяли поля маком ради нее. Ради нее. Они считают ее божеством. Боготворят. Она избавила их от мугенцев и покорила для них Арлонг.

Но почему же тогда она чувствует себя самозванкой?

Рин снова откашлялась и попыталась вложить в слова энергию:

– Эта война…

– Я думал, мы выиграли войну! – выкрикнул кто-то из толпы.

Рин ошеломленно умолкла.

Прежде ее никто не прерывал.

Она обвела взглядом площадь, но не нашла того, кто это сказал. Голос мог принадлежать любому из этих людей – одинаково враждебных и злых.