Бальзак без маски - Пьер Сиприо

Путь молодоженов из Верховни в Броды, проделанный ими с 24 по 30 апреля 1850 года, пролегал меж двух огней. Их подстерегали болезнь и дорожные неприятности. В течение многих часов коляска с трудом пробивалась сквозь преграды. Рыхлый снег, смешавшись с дождем, превратил дороги в сплошное месиво, по которому невозможно было продвигаться на санях. Днем и ночью коляску бросало из стороны в сторону. Порой приходилось созывать крестьян, чтобы те с помощью рычагов вытаскивали ее из грязи. Полуслепой Бальзак, прижимая руку к тяжело бившемуся сердцу, с трудом выходил из коляски и часами мок под дождем.

Андре Моруа пишет, что «милосердие, равно как любовь и слава, побудили Еву Ганскую принять решение». Ко всему этому непременно надо добавить желание угодить дочери Анне, которая мечтала жить в Париже.

Еве, охваченной мистическими устремлениями, нравилось любить Бальзака, и он был достоин этой любви, ведь очень скоро ему предстояло умереть.

В глазах Евы Бальзак стал святым мучеником. В дни его страданий она писала: «Я ничего не выдумываю относительно этого обожаемого существа. Я знаю его на протяжении 17 лет и ежедневно обнаруживаю, что он наделен достоинствами, доселе мне неизвестными».

Супруги Бальзак прибыли в Дрезден 9 мая. Оттуда Оноре написал матери. Он хотел удостовериться в том, что та до последней минуты будет присматривать за домом на улице Фортюне. Но госпоже Бернар-Франсуа де Бальзак непременно следовало покинуть «дворец» до приезда супругов. Пусть 73-летняя свекровь отправляется куда ей угодно, либо в Сюрен, либо к дочери, «ибо не только недостойно, но и неприлично, чтобы ты приняла невестку у нее в доме. Она должна сама нанести тебе визит и засвидетельствовать свое почтение».

Во Франкфурте госпожа Оноре де Бальзак обменяла 24 слитка серебра на 9817 франков и 49 985 рублей. Рубль, который в те времена равнялся четырем франкам, был дисконтирован на счет Санкт-Петербургского банка.

За полтора года госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак, экономя на еде, привыкла царить в этом доме, тесно заставленном и почти не проветриваемом из боязни повредить старинным картинам, коврам, бронзовым изделиям, деревянным скульптурам, галерее, малахитовым изделиям и т. д. В 73 года госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак превратилась в рантье от эстетики. Теперь эта безропотная рантье упаковала свои вещи, подозвала фиакр и долго беседовала со сторожем Минхом, чтобы тот уяснил, какая дому угрожает опасность. Достаточно одного открытого окна, плохо прикрытой двери, коптящей лампы… И пусть особняк сверкает огнями в честь возвращающегося хозяина!

Когда Бальзак и Ева приехали в фиакре со стороны Северного вокзала, весь дом был освещен, но никто им не отпирал. Напрасно они звонили, звали, кричали. Минх хранил гробовое молчание. Еве пришлось отправиться за слесарем.

В пустынном доме пугливому Минху, получившему слишком строгие наставления от госпожи Бернар-Франсуа де Бальзак, должно быть, снился дурной сон. Наконец он появился. Вид у него был затравленный. Он никого не узнавал. Для него этот вечер закончился в сумасшедшем доме.

Виктору Гюго пришла в голову счастливая мысль дважды посетить Бальзака.

Во время первого визита еще энергичный Бальзак сидел в кресле, но, как и все тяжелобольные, твердил одно и то же. Он упорно твердил о хорах маленькой церкви на углу улицы. Тело Бальзака вынесли в часовню Божона через дверь, ведущую в комнату Евы. Гроб с покойным простоял в церкви два дня.

Уже 20 июня Бальзак сказал Теофилю Готье, что находится «в состоянии бессловесной и неподвижной мумии».

В июле его положение стало откровенно безнадежным, но он не прекращал шутить. Он говорил, что, когда его голова падает на подушку, возникает вопрос, уж не симулирует ли он смерть.

Нет! Воспаление брюшины усугублялось, язвенно-пленчатая водянка охватывала все новые части тела. Живот до того вздулся, что доктор Наккар предписал наложить 100 пиявок.

Однажды Бальзак решил встать, но споткнулся о какую-то мебель. От удара на ноге образовался нарыв, переродившийся в гангренозную флегмону.

Стремление любыми средствами продлить жизнь больного вылилось в ужасную резню: пункции, промывания, вскрытие нарывов, кровопускание, пиявки довели больного до полного истощения.

Виктор Гюго вновь пришел 18 августа. Ему пришлось долго звонить. Служанка наконец открыла и Гюго прошел к умирающему. У изголовья и подножия кровати висели ремни — на тот случай, если бы Бальзак захотел приподняться самостоятельно. «У него было фиолетовое, почти черное лицо, перекошенное вправо, неухоженная борода и седые, коротко стриженные волосы.

Около Бальзака сидели мать, сиделка и слуга. Ева же „пошла отдыхать“».

В конце сборника «Письма к госпоже Ганской» Роже Пьерро совершенно уместно поместил шесть писем Евы к дочери Анне, написанных между 7 июня 1850 года и 17 мая 1854 года.

В Париже Ева Ганская быстро освоилась. Она стряхнула с себя оцепенение и закружилась в вихре польского Парижа, в кругу родственников и друзей. В письме от 7 июня, написанном за полтора месяца до смерти Бальзака, Ева уделила болезни Бильбоке всего несколько строк. Она вовсе не оставалась безучастной, просто она приехала в Париж не для того, чтобы трагически воспринимать смерть своего мужа. Впрочем, и сам Бальзак не впадал в уныние. Он охотно вспоминал, как один ясновидящий нагадал ему, что «к пятидесяти годам он заболеет тяжелой болезнью, но вылечится и будет жить до 80 лет».

Наконец Эвелина познакомилась с госпожой Бернар-Франсуа де Бальзак. Это Elgantka Zastarzala, «постаревшая, старомодная щеголиха», переводит Роже Пьерро, «элегантная старая дама», — уточняет дальше госпожа Оноре де Бальзак.

Госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак вскоре покажет, на что способна. Эта очень активная женщина резво, словно лань, разъезжала между Сюреном, где жила, и площадью Этуаль.

Ева станет платить свекрови 3 тысячи франков ежегодно, как делал ее муж.

Она заплатит 83 500 франков долга своего дорогого усопшего. К этой сумме надо прибавить 260 тысяч франков, выплаченных ранее.

В один из сентябрьских дней между Нейи и Сюреном «все было покрыто тенью, свежестью и гармонией». Для того чтобы прийти в себя, Ева де Бальзак читала наизусть строки Шатобриана, затем бралась за вышивание: «Мы плыли по Сене вдоль всех ее излучин. Слева нам встречались очаровательные сельские дома. Справа река, словно ручей, теснилась в зеленых зарослях и была покрыта лодками». У свекрови Эвелина познакомилась с Лоран-Жаном, «невыносимым, взбалмошным, капризным человеком с дурными манерами», но именно Лоран-Жану Бальзак дал полномочия блюсти свои творческие интересы.

Эвелина полюбила Лору Сюрвиль, «маленькую, совершенно круглую пышку, наделенную разумом и сердцем. Ее муж — прекрасный человек, а малышки — просто прелесть».