Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Разумеется, не только под пером Н. Трубецкого национальное из наказания и коллективной беды человечества, из источника вражды и бесчисленных войн превратилось в магистральный путь развития, «угодный Богу», а не в путь искупления. Трубецкой был младшим современником Марра, хорошо знал его лингвистические работы, был одним из наиболее непримиримых заочных оппонентов и, как это нередко бывает с антагонистами, по некоторым позициям оказался к нему близок[667].

Вся вторая половина XX века прошла в СССР, а затем в России в полуоткрытой борьбе за реабилитацию или окончательное забвение Марра и его «нового учения об языке». По моим наблюдениям, ни один заметный отечественный лингвист, палеоантрополог, этнограф или кавказовед не могли обойтись без определения своего отношения к трудам Марра. После 1950 года, когда его имя и труды стали почти так же запретны, как большинство произведений «врагов народа», заочная полемика с Марром или его осторожная апологетика велась чаще всего анонимно. Упоминали имена его последователей или учеников, но не его самого. Можно сослаться на иронию истории, но до падения советского строя и языковедческие публикации самого Сталина оказались под молчаливым запретом. И о том и другом авторе упоминали в редких случаях. Положение изменилось только с началом перестройки в конце 80-х годов XX века. Несмотря на то что литературы о дискуссии 1950 года накопилась к настоящему времени изрядно, она мало что добавляет к тем изданиям, о которых упоминается в этой книге.

* * *

Марр, конечно, хорошо знал библейскую историю Вавилонского столпотворения. Уже коренным образом «перестроившись», став заправским материалистом, он продолжал отталкиваться от этого образа: «Власть неба над мыслями человека утрачивается. Наказанное некогда за дерзновение человечество, мечтавшее соорудить столп или башню для одоления небесных сил, ныне, обходясь без столпа и без башни, свободно летит на технически улучшающихся с каждым днем самим им созданных крыльях и несется в небесную высь, не сегодня завтра завладеет физически владениями исчезнувших небожителей»[668]. Марр любил образы, в особенности образ парения, на «крыльях» которого он воспарял много выше Вавилонской башни.

Сталин, не имея элементарной научной подготовки и не получив даже полноценного начального образования, не владея ни одним иностранным языком, кроме русского, в мае 1950 года организовал и сам принял участие в дискуссии о происхождении языков и мышления, задавшись целью развенчать своего же выдвиженца 30-х годов XX века, знаменитого лингвиста, археолога, археографа, фольклориста, кавказоведа и этнографа, первого члена ВКП(б) из среды академиков с дореволюционным стажем Н. Я. Марра. Маститые отечественные лингвисты по большей части не любят вспоминать ни о дискуссии и участии в ней своих почивших учителей, ни Марра – диссидента и мага от науки, ни «гениального» языковеда Сталина. Когда все же вспоминают о дискуссии, то образ Марра рисуют злостно-карикатурно, напирая на его «нелепость» и даже невменяемость, а неожиданные действия советского вождя осторожно представляют спасительными для советской лингвистики. Как та, так и другая оценки очень несправедливы, а главное, они не базируются на изучении архивных документов и выверенных фактах[669].

Четыре издания следует упомянуть особо, поскольку они с наибольшими подробностями освещают историю дискуссии 1950 года и проблемы лингвистики в связи с воззрениями Марра на происхождение языка и мышления.

В 1983 году Институт языкознания АН СССР выпустил монографию академика АН СССР В. А. Серебренникова «О материалистическом подходе к явлениям языка». Автор был одним из молодых и активных участников дискуссии 1950 года. Буквально накануне дискуссии он был уволен с работы за критику марризма. После участия в дискуссии карьера Серебренникова круто пошла вверх. На закате жизни, более чем через тридцать лет после событий, став маститым и признанным ученым, бдительный антимаррист обратился к теоретическим основам: к проблемам социальной природы языка, типов мышления и стадий в развитии языков мира, к вопросу о праязыке человечества и другим идеям, когда-то находившимися в центре внимания Марра и его последователей. С моей точки зрения, книга достаточно легковесна и догматична. И хотя автор время от времени бросает жесткие обвинения Марру и своим коллегам в антинаучности, но, по сути дела, часть вопросов рассматривается им в том же марровском духе[670]. Создается впечатление, что автор в конце 80-х годов XX века, обвиняя коллег в антимарксизме и возрождении марризма, тем не менее кое-что снова в нем принял, но по каким-то причинам так и не решился признаться в этом. О трудах Сталина автор упоминает вскользь и достаточно глухо. После выхода книга была встречена официальной советской лингвистикой «в штыки». Как вспоминал ответственный редактор этого издания В. П. Нерознак: «После выхода в свет книги она подверглась резким нападкам со стороны задетых в ней ученых, результатом которых стало изъятие ее из продажи»[671]. Я упоминаю этого автора еще и потому, что изгибы научных взглядов Серебренникова очень типичны для многих известных советских лингвистов XX века. К счастью, книгу Серебренникова можно и сейчас найти в публичной библиотеке.

Как антипода Серебренникову следует назвать имя крупнейшего отечественного культуролога и философа А. Ф. Лосева. В работах, вышедших после 1950 года, редко упоминая Марра, автор часто ссылался на его последователей, а главное, успешно развивал идеи о праязыке человечества, о символической функции знака, о тончайших взаимодействиях в процессе развития мышления, языка, ритмики, пластики и даже о связи развития качества мышления с развитием общественно-экономических формаций[672]. Этим Лосев в какой-то мере подхватил теоретическую линию, начатую Марром. Интересная деталь: так получилось, что в 1930 году, на XVI съезде ВКП(б), Марр был вознесен Сталиным как ярчайшее светило советской науки, а молодой Лосев подвергся уничтожающей критике ближайшего соратника Сталина Л. М. Кагановича (фактически самим Сталиным).

Лингвисты и историки науки Западной Европы и США проделали заметную эволюцию в отношении учения Марра и лингвистических писаний Сталина. При жизни Марра его работы, в том числе на европейских языках, чаще игнорировались, а в редких случаях подвергались разгромной критике (А. Мейе и др.[673]). После дискуссии 1950 года мнения зарубежных ученых разделились. Меньшинству (в том числе крупнейшему лингвисту второй половины XX века Н. Хомскому) была ближе позиция Сталина, публично развенчавшего Марра, хотя, как они сами же отмечали, ничего нового в лингвистику Сталин не внес. Но часть западных историков лингвистики признали в Марре предшественника набиравшего силу структурализма, кинетики и других предвоенных и послевоенных течений, в его адрес зазвучали хвалебные отзывы. В монографии П. Серио (швейцарское издание 1999 года) предлагается наиболее взвешенная оценка работ Марра и марризма, но о роли Сталина в советской лингвистике 20–30-х годов ничего не говорится[674].