Великий Тёс - Олег Слободчиков

Не сговариваясь, его люди проплыли мимо пади. Берег снова стал крут, местами он отвесной стеной уходил вглубь. Солнце покатилось за полдень. На небе не было ни облачка, но будто дымка подернула его синеву. Волны уже не ласкали берег, а бились о камни. Идти вблизи их стало опасно.

Похабов обернулся к другому стругу, помахал рукой, приказывая ему отойти подальше от скал, асам стал править в море, выглядывая следующую падь или пологий берег. Вдали завиднелся то ли мыс, то ли остров. С гор сорвался порыв ветра, рябью вскипела вода, заполоскали паруса, накренив струги.

Служилые приспустили их, стали подгребать к берегу, но он вдруг начал удаляться. Похабов, обеспокоенный ветром и течением, велел совсем убрать парус, подналечь на весла. Сначала весело, потом опасливо изо всех сил казаки гребли к скалам, а они все удалялись и удалялись.

Десятки глаз с надеждой глядели на атамана. В лицах людей еще не было страха, но прежнее веселье пропало. Кормщики вскрикивали, гребцы ложились на весла и растерянно оглядывались на скалы.

— Отче Никола! Помогай нам! — крикнул Похабов, глубже нахлобучивая шапку. Мимолетно взглянул на побелевшие губы Савины, на ее пальцы, вцепившиеся в борт, обернулся в другую сторону. Противоположный, далекий берег прояснялся, там уже отчетливо виднелись горы.

С небрежным видом атаман велел гребцам сушить весла и развернуть струг по ветру. Мысленно он поклонился упокоившемуся старцу Тимофею и запел густым голосом: «Радуйся, Никола, великий Чудотворче!»

На другом струге последовали примеру ертаулов, перестали бороться с течением и с ветром. Суда понесло к противоположному берегу, на них снова подняли паруса.

Солнце катилось к закату. Волны становились все круче и выше, то и дело захлестывали суда, хотя те шли по волне. Казаки с мокрыми, вислыми бородами отчерпывали воду котлами и шапками.

Иван прикрыл Савину лавтаками. Это все, что он мог сделать для нее. У самого спина была мокрой, от студеной воды одеревенели и скрючились пальцы рук, сжимавшие кормовое весло. Ветер слабел, но волны и течение несли струги к гряде темневших гор.

— Что уж теперь? — пробормотал сын боярский. Оторвал руку от весла, отжал бороду, смахнул рукавом брызги со щек. Лицо его вдруг покривилось, глаза расширились, он дернул головой в одну сторону, потом в противоположную и закричал.

В багровых лучах заходящего солнца со стороны носа и со стороны кормы на струги надвигались крутые волны, и пена на гребнях казалась кровью. Похабов распахнул кафтан, закрывая полами корму. Казаки по его оклику также прикрыли одеждой борта и нос. Две волны с ревом сшиблись и обрушились на людей потоками воды, но стругов они не перевернули. Гребцы, испуганно оглядываясь, бросили весла и начали отчерпывать полузатопленные суда.

К берегу струги подошли ночью при полном безветрии. Гребцы долго не могли найти сухое место, вокруг была высокая трава и кочки. На воде сонно покрикивали чайки, предвещая добрую погоду. В другой стороне ухал филин, указывая близость леса. Шелестя травой и кустарником, струги протискивались на его уханье до тех пор, пока не уткнулись в явную сушу.

При свете луны, на ощупь, люди собрали сухой плавник, наломали веток, развели костер и стали сушиться.

— Удружил, однако, дедушка! — наконец пошутил Дружинка.

— Слава богу, живы! — буркнул, крестясь, Похабов.

Савина, измученная плаваньем, лежала под двумя одеялами, не могла уснуть, печально глядя на Ивана большими глазами. Она тайком всхлипывала и непрестанно молилась. Иван виновато поглядывал на нее, пытаясь как-то ободрить.

У костра робко заговорили о пережитом, но тут же умолкли. Все понимали, что надо еще дожить хотя бы до рассвета, чтобы говорить о бедах как о минувших.

Благоразумный десятский Дружинка качал головой:

— Виданное ли дело, чтобы за один день так менялся ветер?

Рассвело, разъяснилось небо. Струги стояли у острова, в мелководной дельте реки со множеством проток. Взошло солнце. Ясное и золотистое, оно поднималось над горным хребтом. Ветерок, струившийся ночью по реке, стал крепче.

— Попутный! — насмешливо оглядел проснувшихся товарищей Похабов. — Не вернуться ли назад? — спросил и горько рассмеялся. На плаванье в обратную сторону ни у кого не хватало духа. И у него у самого тоже.

— Что уж там? — неохотно ответил рассудительный Дружинка. — Курбат Иванов Ольхон объясачил. Максимка Вычегжанин, поди, ведет уже Колесника к своему зимовью, тамошним изменившим князцам мщение готовит.

По лицам и по разговорам товарищей Иван понимал, что ни у кого из них нет желания плыть за Колесниковым. Да и сам он после пережитого расхотел соперничать со вздорным товарищем: поверил, что Господу это не угодно.

— Если здесь Селенга или Баргузин, про которые говорили скороходовские люди, — кивнул в верховья реки, — то недалеко Семейку с казаками побили!

— Знал дедушка, куда выбросить! — ухмыльнулся Федька Говорин.

Содрогаясь всем телом, гулко закашляла Савина. Дышала она часто и шумно. Иван приложил руку к ее лбу руку — начинался жар. Он назначил ертаулов и отправил их вверх по протокам. Остальным велел отдыхать и готовить баню по-промышленному. Сам сдвинул костер, настелил пихтовых веток, положил на них Савину, стал натирать ее нутряным медвежьим жиром. Она охала, смущенно водила глазами по сторонам, прикрывала грудь слабыми руками.

— Не смотрит никто! — ворчал Иван. — Глаз выбью!

Он укрыл Савину меховыми одеялами, стал отпаивать ее травами. К полудню ей стало легче, кашель стих.

К вечеру явились ертаулы, сказали, что под горой стоит пять юрт. Народ при них одевается по-братски, в халаты. Версты три выше на склонах пасется скот.

Савина к вечеру поправилась. Нахохлившись, сидела под двумя одеялами и чесала голову. Казаки же думали, как исхитриться и подвести под государеву руку здешние народы. Дружинка советовал мирно прийти к ним и объявить жалованное государево слово. Федька смеялся над ним, призывал мстить за Скорохода с людьми, брать юрты на погром.

Сын боярский молча выслушал всех и объявил:

— Один струг спрячем, другой возьмем с собой, чтобы где надо переправиться через реку, а то и сплыть вниз. Скажем здешним мужикам ложно, что за убийство казаков царь велел их казнить с милостью. Пусть присягнут ему, дадут ясак и живут в верности.

— Дойдет весть до царя, все равно даст такой указ! — поддержал атамана Дружинка.

Туманным дождливым утром другого дня Савина почувствовала себя здоровой и бодрой. Отряд быстро собрался. С одним стругом на бечеве люди двинулись вверх по протоке. После полудня казаки дошли до мест, о которых говорили ертаулы.

На холме, выщербленном по склонам тропами скота, стояло пять войлочных юрт. Над ними курился дым, неуверенно лаяли собаки. Моросил дождь. Редкий туман висел над дельтой реки. Коровы и быки с мокрыми спинами лениво пережевывали жвачку. Жались друг к другу овцы в отарах.