Широкий Дол - Филиппа Грегори

Сквайры Широкого Дола особой знатностью не отличались, не то что Хейверинги. И не были столь богаты, как торговцы де Курсе. Они и дома оставались несколько чаще, чем более знатные господа, но все же и они немало странствовали. Чувствуя за спиной такую мощную опору, как Широкий Дол, а в кармане немалые средства, которые давало это поместье, они спокойно уезжали на войну, сражались за короля и долгие годы жили в изгнании. А их жены тем временем вели хозяйство, писали мужьям письма и высылали деньги из своего кошелька, в котором денег становилось все меньше и меньше. Жены вели имущественные споры и уговаривали армию «круглоголовых»[25]оставить стога на месте и не трогать лошадей, пасущихся в поле.

В долгие годы Протектората[26]женщины Широкого Дола были точно ссыльные на своей собственной земле – они старались жить тихо, ненавязчиво, надеясь, что им все же позволят спокойно дожить до конца дней своих. И, конечно же, они по-прежнему со всем справлялись. Разве женщина не умеет полностью растворяться даже в угрожающей среде? Разве не становится она тогда почти невидимой, полностью сосредоточенной на выживании – и по-прежнему лишенной и власти, и денег, и помощи?

Так что когда сквайры Стюартов с триумфом возвращались домой, на пороге их встречали усталые бледные жены, готовые приветствовать своего вернувшегося Хозяина. И этот Хозяин спешивался, входил в дом и садился в свое хозяйское кресло, словно никогда отсюда и не уезжал. А жена возвращала ему ключи, учетные книги и хозяйственные планы и вновь предоставляла ему право принимать решения и отдавать приказы, словно единственное, на что она сама способна, – это орудовать иглой. Словно ей никогда и не приходилось быть ничем иным, кроме как вешалкой для нарядной одежды, составительницей букетов и исполнительницей незатейливых песенок.

Моя прапрапрабабушка была одной из таких женщин. Я каждый день прохожу мимо ее портрета, потому что он висит над поворотом лестницы в западном крыле. Она изображена в платье с глубоким декольте, и руки у нее полные и белые, как это считалось красивым в те времена. На портрете ротик у нее просто прелестный, похожий на бутон розы; мне он чуть-чуть напоминает рот Гарри, но мне нравится думать, что на самом деле рот у нее был волевой, твердых очертаний, как у меня, и подбородок тоже. Просто художник решил этого «не заметить», ведь ему нужно было нарисовать женщину хорошенькую, а не сильную духом. Мне кажется, что и выражение глаз у нас с ней отчасти похоже, хотя ее глаза ничуть на мои не похожи – у нее они голубые и совсем не кошачьи. И все-таки что-то общее в нас есть. Некая настороженность, подозрительность во взгляде – я точно знаю, что такая настороженность появляется у меня в глазах, когда мужчины начинают разговоры о земле и своих владениях. Она хорошо знает то, что теперь знаю и я: женщины могут заслуживать вознаграждения, женщины могут даже заслужить его, но они никогда ничем не могут владеть. И я улыбаюсь ей, чуть прищурив глаза, как близкой знакомой, каждый раз, как прохожу мимо ее портрета, и каждый раз думаю: как же хорошо она скрывала ненависть и гнев, когда вернувшийся муж выдворил ее из хозяйского кресла и вновь переместил в гостиную. А еще я думаю о том, как мне самой избежать той же печальной участи.

Если бы я сама могла определять путь к намеченной цели, я бы, пожалуй, попросту завоевала бы Широкий Дол, как это сделали мои норманнские предки; бросила бы прямой вызов противнику и сражалась бы за эту землю не на жизнь, а на смерть. Но теперь мы стали цивилизованными, и эта цивилизованность превратила женщин в настоящих рабынь, лишенных надежды хотя бы на какую-то компенсацию. Ни один сквайр, разумеется, и думать не станет о правах своей жены или дочерей. Так что единственная возможность для меня быть хозяйкой той земли, которую я люблю и владеть которой вполне заслуживаю, – это стать незаменимой для ее законных владельцев; незаменимой в поле, как я была для моего отца, или – если иметь в виду Гарри – и в поле, и в рабочем кабинете, и в постели.

Но моим детям, сыну и дочери, не придется строить заговоры, лгать и расплачиваться за свои права собственным телом. Они эти права унаследуют законным путем – посредством тех самых законов, которые выдуманы мужчинами, одобрены парламентом, созданным мужчинами, и применяются с благословения юристов-мужчин и депутатов-мужчин. А я буду молча улыбаться, прикрывая свои зеленые глаза ресницами, чтобы скрыть их победоносный блеск, когда Ричарда и Джулию торжественно провозгласят равноправными партнерами и сонаследниками Широкого Дола!

В письме лондонских юристов было четко расписано, как именно следует поступать и с чего начинать. Процедура, как мы и опасались, была действительно дорогостоящей, и, кроме того, вопрос этот мог быть решен только в Палате лордов, а затем, если решение будет положительным, мы будем обязаны выплатить компенсацию нашему кузену, Чарлзу Лейси, который будет исключен из числа наследников. Впрочем, в данный момент ему, по-моему, особенно не на что было рассчитывать, поскольку никаких слухов о предполагаемом бесплодии Селии пока что за стены нашего дома не просочилось; однако он наверняка довольно быстро догадается, почему Гарри хочет переписать свое имение на дочь и племянника, и вполне может тогда потребовать более ста тысяч фунтов компенсации – и нам придется его требование удовлетворить еще до того, как право наследования будет изменено в нашу пользу.

– Я просто не представляю, как нам собрать такую сумму, Беатрис, – сказал Гарри, с письмом в руках усаживаясь за стол. – Не можем же мы заложить все земли Широкого Дола – тогда нашим детям почти никакого наследства не достанется. А за счет доходов поместья нам никогда столько денег не собрать.

– Значит, придется использовать состояние МакЭндрю, – решительно заявила я. – Если мы сумеем за счет денег Джона расплатиться с Чарлзом Лейси, то, мне кажется, можно и заложить часть земель, чтобы уплатить за юридические услуги, а со временем все, разумеется, выкупить. При хорошем хозяйствовании и достаточно высоких доходах мы, наверное, сможем ликвидировать все долги лет за десять, максимум за двадцать, то есть еще до того, как наши дети вступят в права наследства.

– Да, но старый мистер МакЭндрю вряд ли захочет выкупать за эту цену долю своего внука в Широком Доле, – возразил Гарри. – Кроме того, он всего год назад выделил Джону почти такую же сумму.

– Как раз об этих деньгах я и думаю, – пояснила я. – Если бы мы могли получить право опекунства, то могли бы использовать его состояние, как нам будет угодно.

– Опекунство? Но на каком основании? – изумился Гарри и от волнения даже встал из-за стола и выглянул в окно. Под окнами у меня все еще цвели поздние ромашки, и их пряный аромат, смешиваясь с острым запахом хризантем, отчетливо чувствовался в комнате.