Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

Выяснив, что все их усилия бесполезны, они направили своему послу в Париже указание подкупить Директорию. Это им удалось сделать, так как я получил от Директории указания проявить благожелательность к их просьбам. Однако депеши их посла в Париже были перехвачены и переданы мне. Вся интрига была раскрыта, включая суммы взяток, которые были вручены членам Директории. Я приказал послу Франции покинуть территорию Венеции в течение двадцати четырёх часов и объявил войну Венеции. Барагез д’Илльер со своей дивизией вошёл в Венецию, расправился с местной олигархией, и вскоре Венеция, как и многие другие мелкие итальянские государства, стала республикой».

6 января. Был допрошен сэром Хадсоном Лоу относительно того, давал ли Наполеон Бонапарт мне указание передать ему (губернатору) сообщение, что я и исполнил, а именно: что он, Наполеон, сказал лорду Амхерсту, что «ни одна из ваших двух палат парламента не сможет обязать меня встречаться с моим палачом» и т. д. и повторил ли я эти слова ему (губернатору) без указания на то со стороны Бонапарта.

Я ответил, что Наполеон тогда мне сказал: «Если вам будут задавать вопросы о беседах со мной, то я разрешаю вам упомянуть и об этом». Моё разъяснение не удовлетворило сэра Хадсона Лоу, который хотел бы, чтобы мой ответ был предельно точным, независимо от того, какую цель преследовал Наполеон. Но поскольку я продолжал настаивать именно на таком варианте ответа, то он перешёл все границы приличий, осыпая меня оскорблениями, и, наконец, приказал майору Горрекеру записать следующее: «Г-н О’Мира отказывается ответить на вопрос: «Хотел ли Бонапарт или не хотел, чтобы вы сообщили губернатору вышеупомянутые выражения?» Я заявил, что некоторые люди посчитали бы слова Наполеона как пожелание, но другие — только как разрешение, и поэтому наилучшим выходом из создавшегося положения было бы просто записать слова Наполеона. Однако губернатор не разрешил сделать этого.

7 января. Сэр Хадсон Лоу вызвал меня к себе в шесть часов вечера. Он задал мне несколько вопросов о состоянии здоровья Наполеона, на которые я ему ответил, что Наполеон чувствует себя не столь хорошо, как в прошлый раз, когда я отвечал на аналогичные вопросы. Губернатор заявил, что, если генерал Бонапарт думает, что, продолжая играть роль затворника в своём доме, он сможет добиться дальнейших послаблений в введённых для него ограничениях, то он ошибается. Он (сэр Хадсон) без приказа правительства не будет вносить никаких изменений в правила содержания Наполеона на острове Святой Елены, если даже здоровье Наполеона ухудшится. Я спросил губернатора, не хочет ли он, чтобы я передал его слова Наполеону? Губернатор заявил, что он не желает этого, но что об этом должно быть известно.

9 января. Очередная серия допросов в «Колониальном доме», на этот раз частично о лорде Амхерсте. Допрашивая меня, губернатор заявил, что «генерал Бонапарт не должен был позволять себе прибегать к оскорбительным выражениям в присутствии кого бы то ни было, кроме лорда Амхерста и меня, д-ра О’Мира; что генерал Бонапарт выражался подобным образом потому, что он знал, что лорд Амхерст получил разрешение губернатора выслушивать все жалобы Наполеона, которые он мог передать его светлости; что собеседник Наполеона также плохо относится к губернатору, как и человек, повторяющий оскорбительные выражения Наполеона; что граф Бертран сообщил ему (сэру Хадсону) в октябре прошлого года, что генерал Бонапарт находится под влиянием ряда лиц из его окружения, включая д-ра О’Мира». Мне стоило больших усилий, чтобы сдержать улыбку от предположения, что я могу оказывать влияние на такую личность, как Наполеон. Я довольствовался тем, что ответил, что, насколько я знаю Наполеона, он не тот человек, который позволил бы себе руководствоваться мнением других. Сэр Хадсон, тем не менее, настаивал на том, что граф Бертран признавался в этом и говорил, что именно я, д-р О’Мира, должен нести ответственность за то многое, что может произойти в Лонгвуде, и т. д., и т. д.

13 января. Продолжение допросов в «Колониальном доме». Сэр Хадсон Лоу вытащил из кармана экземпляр газеты «Морнинг Кроникл» за 17 сентября 1817 года, содержавшей подробности беседы, которая, как утверждалось в газете, состоялась между Наполеоном и некоторыми английскими джентльменами.

Губернатор заявил, что он хотел бы знать от меня, д-ра О’Мира, состоялся ли такой разговор между генералом Бонапартом и мною, а также сообщал ли я об этом разговоре ещё кому-нибудь. Судя по началу статьи, а именно «после обычных приветствий», он пришёл к выводу о том, что разговор состоялся между генералом Бонапартом и кем-то из тех лиц, которые имеют привычку часто видеться с ним; что адмирал Малькольм и я, д-р О’Мира, были единственными лицами, которые беседовали с ним наедине; поэтому сообщение в газету, должно быть, было направлено одним из нас. Я ответил, что я не писал статью в газету и не передавал газете содержание беседы Наполеона. Я напомнил губернатору, что и другие лица, помимо адмирала и меня, общались с Наполеоном. Его превосходительство стремился всеми силами, практически не скрывая этого, добиться от меня, чтобы я помог ему взвалить всю ответственность появления этой статьи в газете на адмирала; однако все его попытки в этом отношении оказались тщетными. На самом же деле при первом взгляде на статью я понял, что её авторство принадлежит г-ну Эллису; она, однако, содержала много неправильных толкований.

15 января. В «Колониальном доме» виделся с губернатором. Сообщил ему, что состояние здоровья Наполеона значительно ухудшилось и что сегодня утром я посчитал необходимым дать ему слабительное. Сообщил об этом и г-ну Бакстеру.

16 января. Виделся с Наполеоном, который чувствовал себя несколько лучше в результате слабительного, которое он принял вчера. Беседовал с ним о ранних периодах его жизни, в частности, о том, как он принял командование войсками Конвента против взбунтовавшихся центральных секций Парижа. «Когда Мену, — стал рассказывать он, — получил отпор в своей попытке разогнать толпы мятежников из центральных секций в результате глупейшего поведения некоторых представителей Конвента, которые были вместе с ним, а также в силу собственной неспособности действовать решительным образом, то Конвент охватила паника, так как назначенный комитет центральных секций Парижа объявил себя постоянным правящим органом, отказывающимся подчиняться приказам Конвента, и даже направил своих депутатов в другие секции Парижа, чтобы те пришли ему на помощь. Численность мятежников превышала сорок тысяч человек.

В тот момент я находился в ложе театра Фейдо. Когда мне сообщили о том, что происходит в городе, я немедленно отправился в здание Конвента. Весь Конвент пребывал в величайшем смятении. Мену был обвинён в предательстве — угроза Конвенту, казалось, была неминуемой. Чуть ли не каждый член ассамблеи предлагал для спасения своего генерала, к которому он испытывал доверие. Члены комитета общественной безопасности и несколько других членов Конвента, которые знали меня в Тулоне, предложили меня как личность с энергичным характером, на которую можно рассчитывать. Они заявили, что именно такой человек способен спасти их в нынешнем политическом кризисе. Ко мне была направлена депутация с просьбой взять на себя командование войсками Конвента. Однако я некоторое время колебался, прежде чем принять предложение Конвента. Это была ответственность, которая мне не нравилась; но когда я подумал о том, что Конвент будет ликвидирован, иностранцы будут торжествовать, а страна будет обречена на вечное рабство, то все эти мои раздумья и сама судьба решили, что я должен принять предложение Конвента.