Сложенный веер - Сильва Плэт

— Привыкания не вызывает. Но не злоупотребляй.

— Спасибо. Так хотите знать, почему вы опасны? — Тон опять перешел на «вы». В доме это почему-то казалось более уместным.

— Будь добр, просвети меня, грешного.

Ирония, прозвучавшая в словах Гетмана, разозлила Тона. «Выполнил свой отцовский долг, сука, — с чувством подумал он. — Дотащил больного до кровати. Сейчас околею от непомерного груза благодарности». Но показывать не стал, приподнялся на локте, чтобы видеть лицо Гетмана, расположившегося напротив в кресле:

— Вы опасны своей безответственностью. И нежеланием учиться на своих ошибках. Ты говоришь: страх перед нами. (Надо определяться, все-таки на «ты» я с ним или на «Вы»… Сил у меня нет об этом думать). А себя вы не боитесь? Я читал про историю Земли. Просмотрел все фильмы, которые есть. Каждый раз, когда валялся в госпитале. У вас были страшные катастрофы, войны, теракты, и они не заставляли вас не то что измениться — задуматься. Девятнадцатый век, двадцатый, двадцать первый… Время идет, а вас ничего не пугает. Три, девять, сорок дней траура — по погибшим во Всемирном Торговом Центре, по сгоревшим или ослепшим при газовом взрыве на Хирундо, по задохнувшимся в подводной лодке — и вы опять бодры и веселы. Продолжаете строить свои небоскребы (меня от одного названия передергивает: здание, скребущее небо), толпами набиваться под лазерные лучи в подвалы, сотрясающиеся от взрывающих мозг децибел, лезть на морское дно, где человеку нечего делать. Там киты. Дельфины. Электрические скаты.

У меня в голове не укладывается, как после Хиросимы вы еще двести лет продолжали строить атомное оружие! Куда вы сотню лет продолжали лезть со своими субантарктическими тоннелями, если при строительстве первого в Южной Америке произошла экологическая катастрофа, от которой она не может оправиться по сей день? На Дилайне, если бы по какой-то причине погибли три тысячи человек, мы бы годы не могли в себя прийти от ужаса, забыли бы обо всем, только бы предотвратить, не допустить, не дать повториться. Горят небоскребы — снести их к чертовой матери. Потонул «Титаник» — никаких кораблей-гигантов в открытом океане. Вам же, говоря твоими словами, все по барабану.

Я один-единственный раз был на Земле за пределами военного космодрома. Помнишь, прокатилась такая волна по Конфедерации: в целях гуманизации военных действий знакомить профессиональных убийц с культурными ценностями цивилизаций? Образовывать, так сказать, и возвышать морально. Так вот, ходил я по Эрмитажу. Достала толпа народу, верещание экскурсоводов, ни к чему не подойдешь толком… И вдруг обнаруживаю совершенно безлюдные залы. Шумеро-аккадская цивилизация. Просуществовала четыре тысячи лет — больше, чем ваша современная. Осталось — кучка глиняных клинописных табличек. Страшно ходить на этом кладбище. И еще страшнее, что это не их кладбище, а ваше — тех, кто толпится вокруг греческих и римских слепков и мумии фараона. Вам что, неинтересно: почему от одних уцелело многое, от других — ничего? Мы бы только об этом и думали — веками, тысячелетиями.

Ты знаешь, какие прекрасные у нас острова в океане? А знаешь, почему там было запрещено жить? Слишком сильная энергия собиралась в браслетах лордов, люди сходили с ума от эйфории, сжигали себя вместе с островом. Королева Наира Четвертая тысячу лет назад сказала «нет». И с тех пор никто туда не суется. А то четвертуют, — Тон размял затекший локоть и откинулся назад на подушку. — Не совался, вернее. А то четвертовали бы. Я тебе объяснил? Ты понял?

— Суть твоих претензий к землянам мне ясна, — медленно проговорил Разумовский. — Ты хочешь, чтобы мы научились сами себе говорить «нельзя». Это трудно. На преодолении границ, раздвижении пределов возможного построено само развитие нашей цивилизации. Если мы остановимся, мы погибнем.

— А если вы просто смените приоритеты? — осведомился Тон. — Ну вот, смотри: сидит у вас в зоосаде, весьма комфортабельном, белый бенгальский тигр. И их осталось всего шесть штук на планете. Сколько ученых занимаются у вас восстановлением популяции тигра? Каковы результаты? Как у них с финансированием?

— Не знаю, — смутился Разумовский. — Думаю, что целый исследовательский институт.

— А сколько кораблей у тебя сейчас за пределами Конфедерации — знаешь?

— Четырнадцать.

— И можешь точно назвать сектора, из которых они вышли, цель полета, примерный маршрут и дату возвращения, — Тон не спрашивал, он утверждал, и Разумовский только молча наклонил голову, предвидя, что будет дальше.

— Значит, для тебя расширение границ Конфедерации важнее, чем спасение самого красивого животного на родной планете, — победоносно заключил Тон. — Что и требовалось доказать. Мы — не договоримся.

— Надо попробовать, Ваше Высочество, — произнося эту фразу, Гетман повернулся на кресле так, чтобы собеседник не мог видеть его лица. Он знал, что сгустившиеся сумерки Тону не помеха: зрительная ткань дилайнян гораздо чувствительнее земных колбочек и палочек. И знал, что, если в голосе он эмоции спрятать еще сумеет, в глазах они отразятся. А сейчас был не тот момент, чтобы Тон легко читал его мысли. — А в целом ты хорошо подготовлен. Не ожидал.

— Почему «высочество», а не «величество»? — склочно поинтересовался Тон, не отрывая головы от подушки. — Подготовлен я великолепно. Вот только теоретический период слегка затянулся.

— Насколько я помню, на Дилайне титулование наследника престола и царствующего монарха различается — так же, как на Земле. Это примерные эквиваленты. Займешь престол — будешь «величество», теоретик.

— Ты так спокойно говоришь об этом.

— А я не намерен тебе мешать. Теперь, когда мы познакомились. Жизнь будет идти своим чередом, Тон. Ты будешь создавать проблему Дилайны, я буду ее решать…

Уловив протестующий жест Тона, Гетман извиняющеся пожал плечами:

— Ну, или, если тебе больше так нравится: ты будешь решать проблему Дилайны, которую мы создали.

— Мне никак не нравится, — огрызнулся Тон. — И никаких родственных чувств я к тебе не испытываю. Запомни раз и навсегда. Я — сын королевы Толлы. Отца у меня нет и никогда не было.

— Ну, что ж с тобой сделаешь? — Разумовский развел руками. — Спать или чай будем пить?

Он действительно человек-легенда. Я его не убью, даже когда оклемаюсь. Хотя проблему Дилайны ему организую, как пить дать… Глаза у Тона слипались, поэтому на вопрос про чай он даже отвечать не стал.

Антон Брусилов, Его Высочество наследный принц Дилайны. Сейчас

— Руки над головой. Медленно. И без шуток. И без браслетов.

Если аккуратно скосить глаза, то в правый монитор хорошо видно один верийский корабль, пристыкованный к нашей станции. С пассажирами.

Пристыковать корабль… Это они хорошо додумались — пристыковать корабль. На котором у меня все, кого я несколько лет собирал по задворкам Вселенной, с новехонькими браслетами. Моя идея тоже была красивая: взорвать эту станцию слежения к чертовой матери и спокойно высадить всех, кто у меня есть, где-нибудь в береговом районе Хуны. Чтобы оттуда уже неспешно идти к столице. Кто же знал, что они сообразят, пока я носился тут по коридорам с моими верийцами и со скорчером, накрепко пристегнуть то, что я хочу взорвать, к тому, что я взрывать ни в коем случае не собираюсь.