Невернесс - Дэвид Зинделл

Хмурое, составленное из острых углов лицо стало немного другим. Возможно, причиной этому были глаза, черные мраморные шарики, которые он, глядя на нас, переводил то вправо, то влево. Глаза были холодные, бездушные и мирные. Одно это должно было вызвать у меня подозрение. Я не мог ничего прочесть ни по глазам его, ни по лицу. Были, конечно, определенные знаки в том, как он пробурчал свое приветствие, и в быстрых взглядах, которые он бросал в окно на поблескивающие вдали Крышечные Поля. Но я неверно истолковал эти знаки. Он конченый человек, сказал я себе, а конченые люди начинают руководствоваться новыми, отчаянными программами. Возможно, в крови у него сейчас бродит непентес или какой-нибудь другой эйфоретик. Я наблюдал за ним, как деваки за тюленьей аклией, и мысленно клялся, что не спущу с него глаз, пока нахожусь у него в башне.

Он остановился рядом с одними из своих древних часов, то поглядывая на трясущееся брюшко Николоса Старшего, то угрюмо улыбаясь Соли. Медный маятник часов раскачивался туда-сюда, и я слышал, как они тикают. Комнату, как всегда, наполняло тиканье. Вертелись колесики, качались маятники, звучали электронные сигналы. У меня самого сердце забилось как часы, когда Хранитель встретился со мной взглядом и спросил:

— Слышишь, как они тикают, Мэллори, мой храбрый глупый Главный Пилот?

Не дожидаясь ответа, он подошел к фравашийскому пульсатору, помигивающему в своем футляре, и резко обернулся, обращаясь ко всем нам:

— Итак, мои академики и мастера, — он подчеркнул слово «мои», как будто мы по-прежнему подчинялись его воле, как будто он по-прежнему был правителем Ордена, — время пришло, не так ли? Вы пришли сказать, что мое время истекло?

Николос скривил свое доброе умное лицо так, словно ему оцарапали подбородок чем-то острым, и посмотрел на меня с молчаливой мольбой сказать наконец что-нибудь. Я вышел вперед и набрал воздуха.

— Коллегия Главных Специалистов постановила простить ваши преступления. Вы не будете изгнаны. Отдайте нам Печать Ордена, и вам будет позволено остаться в вашей башне.

— Вы прощаете меня?!

Я хотел сказать, что простил бы ему что угодно, потому что он спас мне жизнь и определил мою судьбу, дав мне книгу стихов. Часть меня — тот мальчишка-послушник, которого он когда-то учил бороться, — все еще питала к нему некоторое почтение.

— Вы забываете, что Бардо и еще восемьдесят пилотов погибли по вашей вине.

— Как это помпезно, юный пилот! Что ты можешь знать о моих преступлениях? Что ты вообще знаешь?

— Отдайте Печать, — сказал я.

Бургос Харша и лорд Парсонс промямлили, поддерживая меня, что он должен сдать Печать в официальном порядке и без промедления. Я посмотрел туда, где она тикала на своей полированной подставке. Даже за тридцать футов чувствовался горьковатый запах полировочного масла.

— Рингесс требует у меня Печать Ордена. Допустим, я отдам ее — что дальше? Вы полагаете, что сможете изменить Орден? Каким же это образом? — Его голос звучал низко, как гонг. — Я в жизни видел много перемен, но человек всегда остается тем же.

Я подумал о божественном семени в моей голове, о Великой Теореме и сказал:

— Не всегда.

— И он, и его преступления.

Я прочувствовал эти слова: в том, как он произнес «преступления», был какой-то знак. Память заработала, и у меня возникло досадное ощущение, будто я должен знать, на какие преступления он ссылается.

Взгляд Хранителя, блуждающий по нашим лицам, задержался на Соли.

— А кто же будет делать трудную работу, Мэллори, если я перестану быть Хранителем?

— Убивать имеется в виду?

— Разве это я пытался убить Соли?

В интонациях этого «убить» проявились новые знаки, и я вдруг понял.

— Да — в первый раз, когда Соли чуть не убили, это, думаю, было дело ваших рук. — Я перехватил взгляд Соли, который смотрел в окно на городские огни, и пояснил: — Это Хранитель пытался убить тебя в день пилотских гонок.

— Это правда? — Соли, сохраняя неподвижную позу охотника, посмотрел с высоты своего роста на Хранителя. Он старался сохранять холодную отчужденность, но даже кадет-цефик увидел бы, что он взбешен. — Зачем вы это сделали?

Моя мать схватила Соли за локоть.

— Вот я и дожила до того, что ты убедился в моей невиновности. Но теперь уже поздно.

Соли вырвал у нее руку и бросил:

— Да, в этом преступлении ты невиновна.

— Она права, — сказал Хранитель. — Поздно.

— Почему вы хотели убить меня?

Я почесал нос и сказал:

— Расскажите-ка нам о Тверди. Почему боги остерегают людей против нее?

— Это правда? — снова спросил Соли.

Хранитель резко повернулся, и его слова хлестнули Соли, как кнут.

— Конечно, правда! Я уже говорил и теперь повторяю: насрать мне на Эльдрию и ее проклятые секреты! Вернувшись из ядра галактики, ты своей трепотней насчет Старшей Эдды вынудил меня объявить поиск. Есть вещи, которые нам знать не положено, но ты меня не послушался. — Хранитель, сжав кулаки, подступил к Соли. — Почему ты не послушался меня, Леопольд? Все твоя проклятая гордость. Ты всюду говорил о своем хваленом открытии, говорил и пил свое поганое виски. В каждого городского послушника ты вселил мечту о своей Эльдрии с ее Старшей Эддой. Я просил тебя помолчать, я предупреждал тебя, но ты не слушал. Еще и спорил со мной. Истина, говорил, есть истина. Провались ты со своей истиной! Почему ты не слушал меня, Леопольд?

— Значит, вы хотели убить меня за то, что я вас не слушал, — саркастически ответил Соли.

— А что же это, чего человеку знать не положено? — вмешался я. — Скажите — я должен знать.

Соли, хлопнув кулаком в черной перчатке по ладони, поклонился Хранителю.

— Кто станет судить вас? Разве судей судят? Мы с вами проделали вместе долгий рейс, но он окончен. Пора сдать Печать, вы не находите?

Хранитель, взглянув на одни из часов, ответил с угрюмой улыбкой:

— И верно, пора. — Он подошел к Печати и взялся за ее стальной футляр.

Николос позади меня пробормотал: «Осторожно!», а Бургос Харша затаил дыхание. Академики перешептывались.

Хранитель с Печатью в руках подошел к нам. Печать ритмично тикала. За стеклом циферблата виднелось голубое с белым изображение Старой Земли, совершающей путь вокруг Солнца. Хранитель остановился передо мной, и тиканье стало громче. У меня зародилось подозрение, что эта Печать — подделка, замаскированное под часы взрывное устройство.

— Кому же сдать ее? — спросил Хранитель. — Главному Пилоту?

Я не сразу вспомнил, что Главный Пилот теперь я. Я протянул руки. Тиканье сделалось еще громче, и я вдруг стал различать, как тикают каждые часы в башне.

— Печать Ордена, — промолвил Хранитель и