Петр Иванович - Альберт Бехтольд

Но Ленин, ознакомившись с критикой в прессе, только и заметил, что красный террор – единственно правильная тактика по отношению к буржуазии и реакционным обывателям; только так новая власть и может заставить себя уважать. Когда она этого добьется, тогда террор и закончится.

Своим друзьям и знакомым Ребман ни единым словом не обмолвился о том, что он записался на возвращение домой в Швейцарию.

Даже Нине Федоровне во время своих редких визитов в пасторский дом он ничего не сказал.

И когда Михаил Ильич его однажды спросил, не жалеет ли он о своем отказе от места на скотобойне, Ребман только и сказал, что нашлось лучшее решение проблемы. Затем он рассказал, что с ним произошло в ту самую ночь в «Лубянском кафе» и что ему пришлось перенести за те полтора часа, что он провел в ЧК.

Старый друг ответил с серьезностью, которой Ребман прежде за ним не замечал:

– Да знаешь ли ты, как близко прошел мимо смерти?!

И после некоторой паузы добавил:

– Даже я бы содрогнулся, довелись мне побывать в том здании!

Время шло. Сохранять телесное и душевное равновесие становилось все труднее. Тот, кто, как Ребман, рассчитывает получить свою норму хлеба для неработающих, – а это фунт в неделю, – должен полдня, а то и дольше, простоять в очереди, чтобы услышать обычный ответ: «Хлеб кончился, приходите завтра!»

Чтобы успеть получить свой паек, пока весь хлеб не роздан, люди даже ночуют перед магазином. Витрины теперь совершенно опустели, а ведь еще недавно глаза разбегались от изобилия продовольственных товаров, – да и внутри магазинов картина не лучше. Люди живут только обонянием и воспоминаниями о добрых старых временах, но от этих раздражителей чувство голода только усиливается. Хотя правительство, если верить газетам, делало все для преодоления продовольственного кризиса, все приводимые цифры о поставках из Сибири, направляющихся в центр, так и остались на бумаге. До Москвы продовольствие не доходило.

Зато организация эшелона в Швейцарию продвигалась. Ребман стал шефом района и каждый день обходил своих подопечных с советами, консультациями и инструктажами. Некоторые из них никогда в жизни не видали Швейцарии, не знают не только никакого швейцарского диалекта, но даже и немецкого языка, они и на свет появились уже в России, крестились в русской церкви, воспитывались по-русски, у них русские имена и отчества. А теперь им приходится все оставить, не зная, что их ждет впереди, ведь в Швейцарии у переселенцев нет ни кола, ни двора. Среди них есть такие люди, что, слушая их истории, впору зарыдать в голос. Их Ребману жаль больше всего, с ними он чувствует некоторое сродство. Их он утешал и обнадеживал, как только мог: дескать, не стоит падать духом и опускать руки, тяжелые времена пройдут, все не так плохо, как кажется на первый взгляд, в нужный момент всегда откроется какая-нибудь дверь, в этом он сам не раз убеждался, несмотря на свой молодой возраст…

Иные жалуются, что ничего не могут взять с собой, даже драгоценностей, заявляют, что не хотят возвращаться домой нищими попрошайками: у нас ведь есть то и это, мы ведь сделали и это, и то, достигли и того, и сего, нас ведь должны были бы… Эта порода тоже всем известна. С ними труднее всего. Ребман уже устал упрашивать их внять доводам рассудка, подумать обо всех, а не только о себе, ведь остальным тоже приходится терпеть горькие лишения!

И все время один и тот же вопрос, тридцать раз на дню:

– Что, этот проклятый поезд все еще не готов? Чего им, собственно, недостает?!

– Еще не приехали пассажиры из Сибири, они застряли там, где идут бои.

– Так поедемте без них, пусть они сами о себе позаботятся, мы же не хотим пропадать здесь из-за этих некоторых!

Такие разговоры становятся все громче, и не остается ничего другого, как уговаривать:

– Да потерпите же еще немного, вы ведь уже так долго продержались, подождите еще недельку-другую!

– Недельку-другую? Мы это слышим почти целый год!

– Нет, всего только три месяца. Но теперь уж, и правда, недолго осталось.

– У вас есть конкретная информация?

– Официальный курьер уже в пути, он доставит окончательное разрешение. Мы ожидаем его со дня на день.

И вот в начале октября он наконец-то прибыл, наш официальный курьер, тоже русский швейцарец, светловолосый бородатый великан. Если бы на нем была медвежья шкура, можно было бы подумать, что он прибыл сюда прямо с поля боя римлян с германскими варварами.

Все собрались в церкви в Трехсвятительском переулке, почти пятьсот человек. Стоя пропели «Песню о родине» Готфрида Келлера – Ребман аккомпанировал на органе. Затем последовал доклад великана. Сначала о положении дома: хотя Швейцария и не слишком пострадала в войне, им не стоит надеяться, что на родине их ожидает рай. Конечно, после России, особенно нынешней, Швейцария может показаться раем, но и там дороговизна и строгий расчет во всем. Разумеется, о них позаботятся, насколько это возможно, но не обеспечат на всю оставшуюся жизнь, а только на первое время. Сидеть сложа руки никому не позволят.

– А мы и не собираемся, нам подачки не нужны! – перебил чей-то голос. – Лучше скажите, когда мы, наконец, выберемся из этой помойной ямы?

Когда Ребман это услышал, то вскочил и крикнул на всю переполненную церковь:

– Постыдитесь!

Последовало небольшое замешательство, и пастору пришлось напомнить своим согражданам, где они находятся: церковь – это ведь не кабак, даже в советской России! Но Ребман все же взял этого господина на заметку.

– Я хочу с ним поговорить, – сказал он своему соседу. – Вы его знаете?

– Да-да. Он один из тех, кто приехал в Россию в спущенных штанах и стоптанных туфлях и вдруг разбогател. А теперь, когда на все его делишки навесили замок, ни на что другое не способен, как только поносить приютившую его страну. Парвеню, с таким я за один стол не сяду! Я не сторонник нынешнего режима, но Ленин прав, когда уничтожает ему подобных. По мне, так мог бы и этого прихватить.

Под конец они еще пропели песню о Березине. Только теперь они осознали весь трагизм своего положения. Всем было очень тяжело решиться на этот шаг.

После собрания Ребман не преминул выяснить отношения с тем типом. Дождался его у выхода из церкви и сразу взял в оборот:

– Эй, братец, и не стыдно вам?!

Тот в полном недоумении:

– Стыдно? Не возьму в толк, отчего?

– От того, что вы так говорите о стране, которая вас (следует прямо сказать, к сожалению) гостеприимно встретила, прокормила и дала возможность чего-то добиться и кем-то стать!

«Братец» смотрит на него так, словно не до конца расслышал, что болтает этот «молокосос»:

– Ну вы и чудак! Скажете тоже – «дала возможность»! Если я и стал кем-то, то обязан этим только самому себе, своему швейцарскому происхождению и выучке, но никак не русским. А касательно того, что «прокормила», то, как говорится, спасибо этому дому – пойдем к другому…