Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер

Порочные стимулы, питающие «экспрессивную рациональность», или «мышление, оберегающее идентичность», помогают объяснить парадокс иррациональности XXI века. Во время президентской кампании 2016 года многие политические обозреватели не могли поверить своим ушам, выслушивая чушь, которую несли сторонники Трампа (да и он сам): что Хиллари Клинтон страдает от рассеянного склероза, а чтобы скрыть это, наняла двойника или что Барак Обама замешан в теракте 11 сентября, потому что в момент катастрофы не присутствовал в Овальном кабинете (он, конечно, тогда еще не был президентом). Аманда Маркотт сформулировала это так:

А происходит то, что этих людей объединяет так называемая «голубая ложь». «Ложь во спасение» говорится ради блага того, кому она предназначается; к «голубой лжи» прибегают ради блага группы (изначально – в интересах коллег-полицейских)[1055]. Хотя кое-кто из уверовавших в теорию заговора искренне заблуждается, большинство вовсе не заботит истина: их цель – противопоставить себя либералам и продемонстрировать солидарность с собратьями. Антрополог Джон Туби добавляет, что кричаще абсурдные убеждения демонстрируют групповую лояльность убедительнее, чем на первый взгляд разумные[1056]. Любой может согласиться, что камни падают вниз, а не взлетают в небо, но только по-настоящему преданный своим товарищам человек осмелится утверждать, что Бог – это три сущности и в то же время одна или что Демократическая партия содержит бордель с детьми в одной из вашингтонских пиццерий.

~

Теории заговора, приветствуемые возбужденной толпой на политических митингах, – крайний случай ситуации, где самоидентификация оказывается важнее истины, но корни трагедии интеллектуальных общин гораздо глубже. Другой парадокс рациональности состоит в том, что компетентность, умственные способности и сознательное мышление сами по себе не гарантируют достижения истины. Напротив, с их помощью можно еще изобретательней рационализировать все что угодно. Как заметил Бенджамин Франклин, «удобно быть рассудительным существом, ведь это дает нам возможность посредством рассуждения найти или изобрести повод сделать все то, к чему мы стремимся».

Психологи давно знают, что наш мозг барахлит из-за мотивированной аргументации (мы подбираем аргументы к заранее избранному выводу, а не следуем за ходом размышления), предвзятости оценки (мы ищем ошибки в доказательствах, опровергающих избранную нами позицию, но не придираемся к тем, что ее подтверждают) и неравнодушия к своей стороне (тут пояснения излишни)[1057]. В классическом эксперименте 1954 года психологи Эл Хасторф и Хэдли Кэнтрил демонстрировали студентам Дартмутского колледжа и Принстонского университета запись ожесточенного, переполненного нарушениями футбольного матча между командами этих двух учебных заведений и обнаружили, что все без исключения испытуемые сочли игроков другой стороны более грубыми[1058].

Сегодня мы знаем, что политические пристрастия напоминают феномен спортивного фанатства: в ночь выборов уровень тестостерона растет или падает точно так же, как в день Супербоула[1059]. Неудивительно, что приверженцы противоборствующих политических идеологий, к которым принадлежит большинство из нас, всегда видят больше нарушений со стороны другой команды. В другом классическом эксперименте психологи Чарльз Лорд, Ли Росс и Марк Леппер знакомили сторонников и противников смертной казни с двумя исследованиями: в одном утверждалось, что смертная казнь предотвращает убийства (их частота снижается через год после того, как штат вводит эту меру наказания), а в другом – что это не так (среди нескольких соседних штатов уровень убийств был выше в тех, где преступников казнили). Исследования были поддельными, но походили на настоящие. На случай, если кто-то из испытуемых заведомо считает сравнение во времени убедительней сравнения между регионами, а кто-то наоборот, для половины участников экспериментаторы меняли результаты «исследований» на противоположные. Все испытуемые, узнав о выводах, в первый момент соглашались с ними, но, ознакомившись с деталями, начинали цепляться к мелочам в исследовании, противоречащем их первоначальной позиции. Они говорили что-то вроде «эти данные ничего не значат без учета общей динамики преступности в тот период» или «хотя эти штаты и граничат между собой, они наверняка различаются по какому-то важному, но неучтенному здесь параметру». Благодаря такой избирательной критике, по окончании эксперимента позиции участников, ознакомившихся с одними и теми же доказательствами, еще больше поляризовались: и сторонники, и противники смертной казни только укрепились в своем мнении[1060].

Увлечение политикой сродни спортивному фанатству и еще в одном аспекте: люди ищут и потребляют новостную информацию с целью пережить яркие ощущения болельщика, а не для того, чтобы приблизиться к истине[1061]. Это объясняет другое открытие Кахана: чем больше человек знает о глобальном потеплении, тем более радикальную позицию он занимает в этом вопросе[1062]. Более того, даже если поначалу человек вообще не имеет никакого мнения, ознакомившись с фактами, он немедленно сдвигается к одной из крайностей. Когда Кахан знакомил испытуемых с нейтральным, сбалансированным докладом о рисках, связанных с развитием нанотехнологий (не самая горячая тема для кабельных каналов), они мгновенно делились на фракции в соответствии с их взглядами на ядерную энергетику и генно-модифицированные продукты питания[1063].

Если и эти исследования вас не отрезвляют, вот вам еще одно, охарактеризованное одним изданием как «самое угнетающее из всех открытий о мозге»[1064]. Кахан выбрал тысячу американцев из всех слоев общества, использовал стандартный опросник, чтобы оценить их математическую грамотность и политическую ориентацию, а затем предложил им просмотреть кое-какие данные, якобы для установления эффективности нового метода решения некой медицинской проблемы. Респондентов просили уделить особое внимание цифрам: средство может не действовать или даже ухудшать положение вещей, а проблема иногда исчезает сама, безо всякого вмешательства. Числа были подогнаны так, чтобы один из ответов напрашивался (средство действует, так как большое число пациентов продемонстрировали улучшение), а второй был верен (средство не работает, потому что улучшилось состояние меньшей доли пациентов, чем в контрольной группе). Небольшое умственное усилие – просто оценить пропорции – позволяло преодолеть соблазн машинально дать неверный ответ. В первой версии эксперимента респондентам сообщали, что проблемой была сыпь, а средством – мазь. Вот показанные им цифры: