Отважное сердце - Робин Янг

Готовую вспыхнуть ссору погасил Александр, вперив в Эдварда тяжелый взгляд.

— Мой кузен — такой же член этого отряда, как и ты. И не имеет значения, где он родился.

Роберт стоял, погрузившись в раздумья, пока рыцари пререкались друг с другом. Капли дождя стекали по длинному лезвию меча, который он до сих пор сжимал в руке. Из деревянного здания позади него доносились громкие крики его дочери. Над крышами казарм вились дымки, поднимающиеся из домов горожан. Он подумал о том, что за последние месяцы у них появилась надежда. А потом вспомнил о повозках с бревнами, которые мокли под дождем на берегу реки.

— Мы сожжем его дотла.

Мужчины прекратили спорить, хотя он говорил негромко, словно сам с собой.

Роберт поднял на них глаза. Голос его окреп:

— Мы сожжем город и уйдем в горы, куда англичане не смогут последовать за нами. Нам нужно разыскать сенешаля, если он уцелел в битве.

— Бежать? — спросил Эдвард, качая головой.

Роберт взглянул брату прямо в глаза.

— Мы не сможем победить англичан в открытом бою. Пока еще не сможем. Единственное, что мы можем сделать, — это не оставить им ничего съестного и лишить их крова над головой. Чем длиннее станут их пути подвоза продовольствия, тем труднее им будет продолжать войну.

Джон Атолл согласно кивнул:

— Я отдам распоряжения своим людям. Мы немедленно начнем эвакуацию города.

Не говоря ни слова, Роберт протянул меч Александру и ушел вместе с Атоллом.

Когда и остальные стали расходиться под дождем, Александр задержался на мгновение рядом с Кристофером. Глядя вслед удаляющимся рыцарям, он сунул меч в ножны и снял с пояса кошель, протянув его кузену.

— Проследи, чтобы мальчишка получил то, что ему причитается. Он не мог уйти далеко.

Кристофер сердито тряхнул головой:

— Ты все еще думаешь об этом после всего, что только что услышал? — Он развернулся, чтобы уходить, но Александр схватил его за руку. Кристофер в ярости уставился на него. — Я не хотел вмешиваться в его личные дела. И тебе это прекрасно известно. Нам не следовало поступать так. — Он понизил голос, когда Александр сильнее стиснул его руку, призывая кузена говорить тише. — Роберт спас мне жизнь. А мы предали его!

— Это не мы предали его, а Катарина. Мы всего лишь открыли ему глаза на то, что она собой представляет на самом деле. Как легко оказалось уговорить ее отправиться в постель с очередным молодым жеребцом, который привлек ее внимание! Мальчишке даже не пришлось уговаривать ее, не правда ли? А Роберт не желал прислушиваться к голосу разума. Катарина была еще одной цепью, которую следовало порвать, если он намерен стать королем. А когда это случится, ты еще скажешь мне «спасибо». Не забывай, кузен, мы тоже можем потерять все, как и Роберт, если он не преуспеет в борьбе за трон. Поэтому мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь ему. — Александр силой всунул кошель с монетами в руку Кристофера. — Я пообещал мальчишке, что мы компенсируем ему понесенный ущерб. А я всегда держу свое слово.

64

Они почувствовали запах гари еще до того, как достигли города. Горячий ветер принес на своих крыльях при вкус горечи, а горизонт затянула серая мгла. Длинные колонны всадников медленно двигались сквозь нее, и на сердце у мужчин становилось так же тяжело, как и в руках и ногах, когда они поняли, что близкое окончание долгого пути не сулит им отдыха, о котором они мечтали. Припасы, доставленные на борту корабля, прибывшего в Лейт, подходили к концу, а они все дальше уходили вглубь вражеской территории. На голых полях торчали лишь стебли колючего чертополоха и дрока, а сухой ветер швырял в лицо воинам песок и пыль.

Хэмфри де Боэн ехал в авангарде вместе с рыцарями отца. Он хранил молчание, хмуро глядя на серую пелену, затянувшую горизонт, сквозь которую иногда проглядывала искрящаяся серебром гладь моря, стиснутая обрывистыми утесами. Вот уже много недель внутри у него поселилась ноющая боль, как если бы он потерял что-то или засунул куда-то и теперь не мог вспомнить, куда именно. Он знал, что это болит память об отце, тело которого, извлеченное из трясины, особый отряд его рыцарей вез сейчас на юг Англии. Но осознание не приносило облегчения. Наоборот, боль становилась все сильнее, словно тело отца, с каждой минутой удаляясь от сына, натягивало какую-то струну в его душе.

Победа англичан под Фолкирком была полной. На поле битвы остались трупы более десяти тысяч скоттов, тогда как армия короля понесла сравнительно небольшие потери, самыми горькими среди которых стала смерть отца Хэмфри и магистра английских тамплиеров, который тоже погиб в предательской трясине на берегу реки. Но, несмотря на сокрушительный разгром, битва получилась жестокой и беспощадной, а радость победы оказалась недолговечной, особенно в сравнении с первой кампанией. Более того, свидетели уверяли, что Уильям Уоллес остался жив и одним из последних покинул поле боя вслед за отступившей кавалерией скоттов. Тот факт, что большая часть шотландского войска осталась лежать на склонах холмов под Фолкирком, став добычей для стервятников, лишь приглушил гнев Эдуарда, вызванный бегством Уоллеса и остальной знати. Главная опасность, которая грозила теперь английской армии, заключалась в тающих запасах продовольствия, а надежда поквитаться с Робертом Брюсом, к штаб-квартире которого, Эйру, они выступили маршем на запад, с каждым днем таяла в их пересохших от голода и жажды ртах.

Поля на окраинах городка, которым полагалось колоситься высокой золотой пшеницей, созревшей под лучами августовского солнца, были усеяны обугленными снопами. Урожай собрали только для того, чтобы сжечь его. Кое-где связки еще курились слабыми дымками, и над почерневшей землей полз отвратительный запах гари. Воины мрачно смотрели по сторонам, проезжая по полям, и вид бессмысленных разрушений причинял невыносимую боль их сведенным судорогами голода желудкам.

— Молю Бога, чтобы эти ублюдки сдохли зимой от голода, — прорычал Генри Перси.

Хэмфри оглянулся на молодого человека, чье раскрасневшееся лицо виднелось над предличником шлема. Перси, которому король пожаловал Эйршир в самом начале оккупации, громче всех высказывался за то, чтобы настичь и покарать Роберта Брюса, возможно, еще и потому, что они с Клиффордом чувствовали свою вину за то, что позволили тому скрыться из Ирвина. Хэмфри помалкивал, не вступая в воинственные перепалки, которые обычно вспыхивали по вечерам у походного костра; он и без того слишком тяжело переживал смерть отца. Но, когда они въехали в разрушенный до основания портовый городок Эйр, мысли его переключились на бывшего друга.

Какое-то время после того, как стало известно о дезертирстве Роберта, Хэмфри еще надеялся, что эти слухи окажутся ложью, но после событий в Ирвине он уже больше не мог отрицать правду: человек, с которым он подружился и которому доверял, стал предателем. Он винил себя за то, что сразу не рассказал Роберту о Камне Судьбы, одной из четырех реликвий, названных в пророчестве. Не исключено, что тогда ему удалось бы убедить друга в необходимости захватить его, потому что теперь, оглядываясь назад, Хэмфри понимал, что кража и стала тем переломным моментом, который отвратил Роберта от их общего дела. Отчасти Хэмфри понимал его и даже сочувствовал ему. Камень, в конце концов, олицетворял собой право Роберта на трон, право, которого он лишился после того, как Камель Судьбы увезли в Вестминстер. Во время марша на север он укрепился во мнении, что Роберта следует захватить не только ради того, чтобы свершилось правосудие, но и чтобы он мог заглянуть ему в глаза и убедиться, что именно любовь к своему королевству, а не ненависть к их родине, заставила его стать предателем. Тогда, во всяком случае, он сможет заставить себя поверить в то, что не совершил роковой ошибки и не был слеп, когда ввел Роберта в их круг, а всего лишь проявил некоторую наивность. Но теперь, проезжая по пустынным улицам, вдоль которых тянулись остовы сожженных домов, Хэмфри понял, что надежда на это умерла. Человек, предавший город огню, хотел заставить их страдать при виде овец, забитых на рыночной площади и превратившихся в груду обугленных костей на погребальном костре. Он намеревался свести их с ума зрелищем бочек с пивом, расколотых пополам во дворе пивоварни, отчего земля превратилась в липкое месиво, в котором копошились полчища мух. Человек, который сделал это, не оставив им ни крошки продовольствия, хотел, чтобы все они умерли здесь.