Семь сестер. Сестра жемчуга - Люсинда Райли

– Если тебе так хочется, то с удовольствием взгляну. Если мы задержимся здесь еще на пару денечков, то нам все равно придется подскочить в Алису, чтобы купить себе продукты. Когда мы приедем в город, заглянем в ту галерею, которая выставила твою работу.

– Хорошо, – согласилась я. – Но наверняка ты найдешь ее отврат…

– Замолчи, Келено. – Френсис приложил палец к губам. – Разве ты не знаешь, что отрицательные мысли влекут за собой и отрицательные поступки?

После завтрака мы прибрались, аккуратно смели со стола все крошки, пока он не стал безукоризненно чистым. Попутно дедушка сообщил мне, что даже самый крохотный кусочек съестного, оставленный на столе без присмотра, тут же привлечет к себе полчища насекомых. Мы, как говорится, и оглянуться не успеем, как они все будут тут. Потом мы направились в сторону конюшни. С обратной стороны конюшни, в тени акации, примостился старенький пикап.

Часа через три мы приехали в Алиса-Спрингс и первым делом поспешили в супермаркет, чтобы запастись продуктами. Поход в магазин оказался делом трудоемким и долгим. К деду все время подходили какие-то люди, здоровались, доброжелательно хлопали его по плечу, вступали в разговоры. Одна женщина даже попросила его сфотографироваться вместе с ней. Френсис неловко примостился рядом с женщиной на фоне мясного прилавка, и вид у деда при этом был весьма смущенным. А я воочию убедилась в том, что хотя мой дед и не стал вторым Клиффордом Поссумом, но в этом городе он, безусловно, достопримечательность номер один. Так сказать, местный селебрити. Что лишний раз и подтвердилось, когда мы наконец оказались в галерее. Все художники, работавшие там, мгновенно побросали свои холсты и с раскрытыми ртами уставились на Френсиса. А потом взяли его в плотное кольцо и засыпали всякими вопросами. Говорили на незнакомом мне языке. Френсис общался с ними свободно и охотно отвечал на все задаваемые вопросы. Потом несколько раз сфотографировался с молодыми людьми и даже оставил автографы на каких-то клочках бумаги, которые подсовывали ему со всех сторон. Сердце мое преисполнилось гордостью, когда он поинтересовался у поджидавшей нас на ресепшн Миррин, где именно она повесила полотно, которое нарисовала его внучка.

– Так это ваша внучка? – Миррин изумленно уставилась на меня. Новость явно взволновала ее. Слегка покачав головой, Миррин добавила: – К сожалению, акварели уже нет.

– А где же она? – вопросила я, чувствуя, как меня охватывает паника.

– Она провисела тут вчера не более часа. А потом пришла какая-то пара и купила ее.

Я недоверчиво взглянула на Миррин. Поди, просто врет, заметает следы на всякий случай. А на самом деле мою картину еще просто не успели вставить в рамку.

– Таким образом, – продолжила между тем Миррин, – я должна вам триста пятьдесят долларов.

– Вот это лучший аргумент из всех, – шутливо заметил дед, хотя в его голосе прозвучала нескрываемая гордость. – Он с лихвой компенсирует тот факт, что я не успел взглянуть на эту работу своими глазами.

– У Келено настоящий талант, мистер Абрахам. Я куплю все, что она напишет. Договорились? – Миррин взглянула на меня.

Через несколько минут мы с дедом покинули галерею. В заднем кармане моих джинсов лежали деньги, первые деньги, которые я заработала на своей живописи. Мы двинулись по тротуару, а я, ступая рядом с Френсисом Абрахамом, прославленным художником и моим дедом, чувствовала, как меня через край переполняет радостное ликование.

– Хорошо, тогда оставляю тебя наедине с твоими замыслами, – обронил дедушка, завинчивая потуже последнюю гайку на мольберте, который я приобрела за деньги, вырученные от продажи моей картины. – У тебя есть все, что нужно для работы?

– Все и даже более того, – ответила я, выразительно выгнув бровь в сторону раздвижного столика, стоявшего рядом. На нем уже были выставлены новые акварельные краски, масляные краски и пастель, а также целый набор новеньких кисточек.

– Сама выберешь, что посчитаешь нужным, – добавил дед, положив руку мне на плечо. – И запомни – только не бояться. Страх мгновенно парализует интуицию и делает тебя слепым.

Он включил и поставил рядом с моими ногами электромагнитную катушку со средством от насекомых, чтобы отпугивать от меня всяческих мух и москитов, после чего вышел из комнаты. А я уставилась на чистый холст перед собой. Еще никогда у меня не было такой жажды поскорее приступить к работе. Я открыла тюбики с оранжевой и коричневой краской и смешала их на палитре.

– То, что надо, – удовлетворенно пробормотала я себе под нос, взяла в руку блестящую новенькую кисточку и начала рисовать.

Но уже примерно через час я сорвала полотно с мольберта и швырнула его на пол. Потому что получилось черт-те что. Потом я опробовала акварельные краски. Решила воспроизвести по памяти гору Хермансберг, сделать копию того пейзажа, который нарисовала несколько дней тому назад. Но акварель вышла еще хуже, чем первый набросок масляными красками. А потому и она тоже отправилась в мусорное ведро.

– Пора обедать! – крикнул Френсис, высунув голову из дверей дома.

– Я еще не хочу есть, – откликнулась я, засунув испорченный холст под стул в надежде на то, что дедушка ничего не заметит.

– А у меня на обед только бутерброды с сыром и ветчиной, – сообщил он, появляясь на веранде с тарелкой, полной бутербродов. Тарелку он поставил мне прямо на колени. – Твоя бабушка любила повторять, что художникам пища необходима для мозгов. И не волнуйся, я не собираюсь до конца недели смотреть на то, что ты там малюешь. Так что у тебя в запасе еще уйма времени.

То ли слова Френсиса подействовали на меня умиротворяюще, то ли большой бутерброд сделал свое дело, но я постепенно успокоилась. Хотя к концу дня прежняя нервозность снова вернулась ко мне, и я уже готова была схватить свой рюкзак с вещами и опрометью мчаться в Алису, чтобы утопить все свои печали и разочарования в нескольких бутылках пива. Я вернулась в дом, чтобы немного остудить себя под вентилятором. Не помогло. Я бросила взгляд на деда, сидевшего на табурете перед огромным холстом. Потом стала наблюдать за тем, как он смешивает краски на палитре. Но вот он взял в руки кисточку, и на полотне появилась очередная группа изощренных точек. И где-то в самой гуще этой поразительной смеси цветов и красок – бледно-розовых, пурпурных, зеленых точек я явственно различила очертания голубя. Его контуры, обозначенные всего лишь несколькими крохотными белыми крапинками, были едва заметны.

«Вот он – настоящий гений, а мне только стены в кухне красить, да и то не справлюсь», – подумала я, подставляя разгоряченное лицо поближе к вентилятору. Несколько прядей волос немедленно засосало струей воздуха. Так и скальп с себя снять недолго.

– Твоя картина превосходна. Она просто завораживает своей красотой. Нет слов! – обронила я, пока Френсис пытался извлечь пряди моих волос, запутавшихся в лопастях вентилятора.