Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

– Веселое лицо – веселое сердце. – Северянин усмехнулся криво, поскольку сожженная плоть щеки почти не двигалась.

– Истинная правда. До завтрака улыбнешься – к обеду со смеху укакаешься. Побывали вчера в бою?

– Угу.

– Так я и думал. Вы не похожи на человека, который боится засучить рукава. Крови много пролилось?

– Угу.

– Некоторые люди, однако, на крови жиреют. Вам, поди, такие знакомы.

– Угу.

– А где же ваша нанимательница, моя бессовестная ученица, преемница и предшественница, генерал Меркатто?

– У тебя за спиной, – послышался резкий голос.

Коска обернулся.

– Господи, женщина… когда ты, наконец, отучишься подкрадываться?

Он изобразил испуг, стараясь ни голосом, ни взглядом не выдать внезапного прилива нежных чувств, которые, как всегда, нахлынули на него при ее появлении.

Несколько синяков на лице, щека расцарапана. Но в остальном выглядит хорошо. Очень хорошо.

– Бесконечно рад видеть тебя живой. – Сорвав с головы шляпу с перьями, он опустился перед ней на колени. – Прошу тебя, прости мне тот спектакль. Поверь, я только о тебе и думал все время. Моя любовь к тебе неизменна.

В ответ она фыркнула.

– Любовь, вот как? – Куда сильней, чем она могла себе представить. О чем он никогда ей не сказал бы. – Значит, это был спектакль для моего же блага? Сейчас упаду в обморок от благодарности.

– Готовность падать в обморок – одна из самых привлекательных твоих черт. – Коска поднялся на ноги. – Показатель чувствительного, нежного сердца… Пойдем-ка, я хочу тебе кое-что показать. – Он повел ее к фермерскому дому, чьи свежевыбеленные стены так и сияли под лучами полуденного солнца. И Балагур с Трясучкой потащились следом, как дурные воспоминания. – Должен признаться, помимо желания оказать услугу тебе и мучительного искушения наподдать, наконец, под зад герцогу Орсо, у меня имелись и кое-какие другие пустяковые интересы, касающиеся личной выгоды.

– Некоторые вещи не меняются.

– Ничто не меняется, да и на кой?.. Предложено было изрядное количество гуркского золота… ну, это ты знаешь, сама же первая предложила. А еще… Рогонт был настолько любезен, что пообещал мне, в том случае, – весьма вероятном ныне, – если он сделается коронованным королем Стирии… великое герцогство Виссерин.

Ее изумленный взгляд доставил ему глубокое удовлетворение.

– Ты… чертов великий герцог Виссерина?

– Пожалуй, слово «чертов» я в своих указах использовать не буду, но в остальном все правильно. Великий герцог Никомо – неплохо звучит, да? Сальер, в конце концов, умер.

– Знаю.

– Наследников у него нет, даже отдаленных. Город разграблен, сожжен, укрепления разрушены, многие жители бежали, погибли или просто разорены. Им нужен сильный и самоотверженный правитель, который восстановит Виссерин во всем былом великолепии.

– И вместо него они получат тебя.

Коска ухмыльнулся.

– Кто ж будет лучше-то? Я родом из Виссерина.

– Оттуда родом куча людей. Но что-то никто из них не рвется в герцоги.

– Один все-таки рвется. И это я.

– Ты что, и вправду этого хочешь? Ответственности? Обязательств? Я думала, они тебе ненавистны.

– Я тоже так думал. Но моя бродяжья звезда привела меня лишь к сточной канаве. Я ничего не создал в этой жизни, Монцкарро.

– Да что ты?

– Свои таланты я тратил зря. Жалость и ненависть к себе довели меня, в конце концов, кривыми тропами до наплевательства на себя, поступков во вред себе, на грань самоуничтожения. Знакомая тема?

– Самого себя?

– Именно. Тщеславие, Монца. Одержимость собой. Все это – детство. Мне нужно, ради самого себя и близких мне людей, стать взрослым. Обратить свои таланты на пользу миру. Ты же сама мне всегда говорила – приходит время, когда человек должен к чему-то прилепиться. И что может быть лучше, чем посвятить себя беззаветному служению городу, в котором родился?

– Твое беззаветное служение… бедный город Виссерин.

– При обжоре, ворующем картины, он не был бедным?

– Теперь им будет править пьяница, ворующий все.

– Ты меня недооцениваешь, Монцкарро. Человек может измениться.

– Кажется, ты только что говорил, будто ничто и никогда не меняется?

– Я изменил свое мнение. И почему бы и нет? В один день я приобрел состояние и одно из богатейших герцогств Стирии в придачу.

Монца покачала головой. Презрительно и удивленно одновременно.

– И все, что ты для этого сделал, – это посидел здесь.

– В том-то и фокус. Заработать награду может каждый. – Коска запрокинул голову, улыбнулся голубому небу над ними. – Ты знаешь, по-моему, это совершенно невероятно. Чтобы кто-нибудь когда-нибудь за всю историю получил так много, не сделав абсолютно ничего… Но я не единственный, однако, кому пошли на пользу вчерашние подвиги. Великий герцог Рогонт осчастливлен, осмелюсь сказать, исходом сражения. И ты продвинулась на великий шаг в своей великой мести, не так ли? – Он придвинулся чуть ближе. – Кстати, о мести… у меня есть для тебя подарок.

Она смерила его подозрительным взглядом, как обычно.

– Что за подарок?

– Терпеть не могу портить сюрпризы. Сержант Балагур, не могли бы вы отвести вашу бывшую нанимательницу и ее северного компаньона в дом и показать, что мы вчера нашли? Делать она с ним может, что ей вздумается, конечно. – И, усмехнувшись, Коска повернул в обратную сторону. – Мы снова друзья!

* * *

– Сюда.

Балагур толкнул низкую дверь, та со скрипом отворилась. Монца бросила взгляд на Трясучку. Северянин пожал плечами в ответ. Она нырнула под притолоку и оказалась в темной после яркого весеннего солнца и холодной комнате со сводчатым кирпичным потолком и редкими пятнами света на пыльном каменном полу. Когда глаза привыкли к темноте, в дальнем углу она разглядела какого-то человека. Тот, шаркая ногами, скованными цепью, выдвинулся вперед. И на лицо его упал тусклый свет из грязного окна.

Принц Фоскар, младший сын герцога Орсо. Все тело Монцы напряглось и окаменело.

Казалось, он наконец-то подрос после того, как она видела его в последний раз, когда он выбежал из отцовского кабинета в Фонтезармо, крича, что не хочет участвовать в ее убийстве. Утратил пушок на верхней губе, приобрел огромный синяк, расцветший вокруг одного глаза. Застенчивый вид стал испуганным. Он уставился на Трясучку, потом на Балагура, вошедших в комнату вслед за Монцей. Совсем не те люди, что могли бы принести пленнику надежду. Потом, наконец, неохотно встретился глазами с Монцей. Взгляд стал затравленным, как у человека, который знает, что должно произойти.