Возрождение - Кэрол Берг

– Линни… – Блеза никто не слушал. Элинор поцеловала его и сказала, чтобы он оседлал лошадей и позаботился о воде, пока она собирает вещи Эвана.

Я отошел от людей, по-прежнему не обращая на них внимания. Их суетность походила на порывы холодного ветра, я чувствовал, как их руки хватаются за мечи и кинжалы. Когда чьи-то ноги двинулись в моем направлении, я развернулся, расправляя крылья и стряхивая с пальцев огонь.

– Назад, – прозвучал негромкий приказ. – Вы не справитесь с ним. – Когда толпа попятилась, я снова отвернулся, глядя, как луна поднимается над долиной. Скоро рядом со мной остался только Александр, я чувствовал на себе его горящий взор. – Поговори со мной, Сейонн. Или мне звать тебя другим именем? Где мой друг… мой брат… человек, спасший мою жизнь и душу, научивший меня всему? У меня есть что сказать ему, он обрадовался бы новостям.

Я превратил себя в камень… во что-то очень похожее на камень.

– Я должен знать, вернется ли мой друг, потому что мне очень не хватает его помощи и совета. – Принц подошел ближе. – Я понял, что случилось в Парассе. Все поняли, даже Блез. Святой Атос, Сейонн, я не виню тебя, я виню себя. Но это не должно повториться. Прошу, дай мне знать, что ты слышишь меня.

Но я не поворачивался и ничего не отвечал, и он наконец ушел.

Через полчаса Блез привел лошадей. Пока остальные грузили сумки и воду, Александр стоял в стороне. Элинор подошла ко мне, неся ребенка на руках.

– Ну чем я могу убедить тебя подождать? – спросила она. – Подождать, пока он немного подрастет и начнет понимать происходящее.

– Если только ты убедишь меня, что война закончится сегодня. – Я выжидательно замолчал, разглядывая ее. Она не ответила. – Так я и думал, – Я был уверен, что меня слышат все. – Ты можешь передать всем, кого это интересует, что, поскольку Аведди не доверяет мне больше, я не стану служить ему, а только своим собственным целям и желаниям. Ты права, говоря, что я не тот, каким был. Но я не стану ввергать этот мир в хаос и смятение. Я буду помогать, как и обещал, и надеюсь, что соглашения, заключенные нами, будут соблюдаться и другой стороной. Известно, что люди часто теряют веру и не сдерживают обещания. Я ношу на своем теле два шрама, которые постоянно напоминают мне об этом.

Мне показалось, что я почувствовал перемену, произошедшую в Александре… дыхание его прервалось… мускулы напряглись… Но я не смотрел на него, поэтому не был уверен. Вера. Ключевое слово.

Я поднялся повыше и увидел, как Элинор с Блезом переговорили с Александром, быстро простились с остальными и поехали по ночной пустыне. Изредка их освещало серое мерцающее свечение, когда Блез применял свою магию. Элинор сидела на лошади, подавшись вперед, будто ехала на битву, ветер играл ее длинными волосами. Эван сидел на коне перед Блезом, который обнимал спящего ребенка обеими руками. К заходу луны уставшие лошади принесли всадников к Дворцу Колонн, двойному ряду белых столбов, отбрасывающих на траву длинные тени. Блез развел небольшой костер. Когда он начал открывать ворота в Кир-Наваррин, Элинор завернула Эвана в одеяло и посадила себе на колени, медленно покачивая его. Я стоял на холме у последней пары колонн и наблюдал за ними, создавая усыпляющее заклинание для женщины.

Я сделал это ради безопасности Эвана. Ради них всех, говорил я себе, хотя холодный пот, струившийся по спине, убеждал меня в обратном. Чтобы Эван был в безопасности, я должен рисковать им, оставляя его на попечение Элинор перед лицом грядущих событий. Я так часто ошибался, судил неверно, мои желания были так сильны, что туманили разум. Теперь посеянные мной семена были готовы взойти. Пророчество, изменившее историю моего народа, сбывалось. Квадратик из мозаики изображал последствия моих поступков абсолютной, непроницаемой тьмой. Если к нему прикоснуться, можно ощутить отчаяние мира. Я цеплялся за слова Гаспара. Ты идешь по избранному тобой пути. Перед рассветом темнее всего. В бормотанье старика заключалась надежда. Не в моей руке с мечом, не в моих чувствах, не в моих инстинктах и разуме. Только в порожденном пустыней видении, храбрости женщины и силе и вере принца.

Голова Элинор начала клониться к коленям. Я вдохнул поглубже сладостный воздух мира людей, и, когда женщина улеглась рядом с ребенком и погрузилась в сон, я оказался в темноте.

Что чувствует берег, когда океан уходит с отливом? Суетная жизнь исчезла. Бесконечная деятельность прекратилась, хотя отдельные рыбешки не успели сориентироваться и теперь их поджаривает солнце или подбирают птицы. Огромное давление пропало, песок и скалы лежат обнаженные, выставленные на свет. Облегчение. Я почувствовал его, когда встал из-за стола Ниеля уже нечеловеком.

Я вытянул руки и внимательно рассмотрел их. Две руки, рельефные мышцы, локти, широкие плечи… ничто не возмущает взор. Ничто не мешает рассматривать дальше, я стою между камином и окном в сад, ничто не скрывает тела, кроме перевязи меча. За окном идет снег. Ноги тоже целые, хорошей формы. В этом мире я не светился золотом. Грудь.

Волос немного… У меня никогда и не было много. Белая линия под ребрами справа напоминает о вероломстве, предательстве, невежестве. Живот. Ягодицы. Да, мужчина, все на месте. Крылья… мороз прошел по спине, когда я ощутил их, свои крылья, прочно соединенные с плечами. Останусь ли я крылатым навсегда? Кажется, да. Я коснулся левой щеки… Грубость, жестокость, отчаяние. Эти шрамы нарушают гладкость кожи. Избавлюсь от них, как только соображу как. А я соображу… Я и так уже знал много, боль и уродство исчезли, оставив меня мадонеем.

Еще одна пара глаз рассматривала меня. Молодые глаза на умудренном страданием лице. Взволнованный старик стоял рядом с покрытым морозными узорами окном, на него падали отсветы огня из камина. Он не улыбался, ведь ему еще нужно было понять, такой ли я, каким должен быть, и лишь затем передать мне силу, чтобы завершить начатое. Его волосы казались совсем белыми, худое лицо осунулось, словно остатки плоти под его кожей превратились в труху.

Я простер руки и упал на колени:

– Отец мой, я такой, каким ты мечтал меня видеть. Научи меня. Ты знаешь мою жажду знаний.

Мы больше ничего не могли скрыть друг от друга. Его радость и торжество были так же очевидны для меня, как мои желания очевидны ему. Только я был более уязвимым, являясь копией, только что отлитой по образцу, и художник еще следил за моим формированием. Он прошелся по красно-зеленому ковру, глядя мне в глаза. Я чувствовал, как его дыхание раздувает огонь внутри меня, питает белое пламя, пожирающее мою душу и воспоминания, освобождает меня от моего нечистого полукровного бытия. Я мечтал получить пищу, которую мог дать только он, силу, способную превратить это пламя во всепожирающий огонь. Я не задумывался, что он должен пожрать, а лишь представлял великолепие того, что останется.

У меня за спиной что-то треснуло. Каспариан разломил на две части толстое полено и кинул в огонь. Потом он взял еще одно полено, достал нож и разрезал его на узкие полосы с такой легкостью, словно это был пирог.