Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

Не существовало также никаких связей между темными приходскими священниками и великолепно образованными церковнослужителями, к концу XIV века полностью монополизировавшими все высшие церковные должности. В своих утонченных занятиях теологическим и философским анализом и классификацией, выражаемых языком, доступным только тем, кто был обучен диалектике, оксфордские и кембриджские магистры были слишком заняты диспутами друг с другом, чтобы иметь время для популяризации своих знаний перед простым духовенством, от которого девять из десяти англичан и перенимали веру. Бесформенный образ, вызываемый в воображении суеверных прихожан очарованием мессы сельских священников, мало походил на высоко интеллектуализированный образ Бога ученых докторов. Не беспокоилась церковь также и по поводу двойного стандарта в понимании доктрины и обучении священничества[428]. С беспечным невниманием к своему собственному церковному закону Церковь продолжала распоряжаться приходскими пожертвованиями так, как будто обучение и компетентность приходского духовенства были делами последней важности. Из 376 ректоров, которым один епископ пожаловал бенефиции, находящиеся в ведении мирян, только 135 были посвящены в сан; в другом диоцезе из 193 инспектированных приходов более трети держались in absentia (в отсутствии). Разрешение на отсутствие в приходе выдавалось епископами свободно на тот срок, на какой владелец бенефиции делал необходимые обеспечения для нормального функционирования прихода без него. Для епископов было обычным делом выпускать лицензии для молодых священников на обучение в университете. Так, Филиппу де Стентону, ректору прихода Кодфорд Св. Петра, был пожалован год для изучения теологии или права в Оксфорде с условием, что он должен навестить свой приход во время страстной недели и предоставить капеллана к дню Св. Михаила. Поскольку лицензия была выпущена в январе, это означало, что его паства осталась без приходского священника – положение дел, кратко выраженное в проповеди того времени, описывающей стадо без пастуха: «Он либо при дворе, либо на учебе или проживает еще где-либо, и больше нигде его нельзя найти»[429].

Это разделение между простым приходским духовенством и высшими церковниками – настолько наносящее ущерб мирским интересам – усугублялось и благодаря спросу со стороны короны на клириков-клерков для растущего государственного аппарата управления. Как государственная необходимость воспринималось то, что Церковь должна обучать и поддерживать в достойном состоянии своих самых способных сынов для службы королю; один из клерков казначейства в царствование Эдуарда I держал 21 приход. Обслуживание нескольких приходов виделось почти гражданским подвигом; «клирики, находящиеся на королевской службе, – как было установлено статутом, – должны быть освобождены от обязанности присутствия в приходе»[430]. Представители крупной знати также нуждались в слугах церковниках, не только для духовных, но и для мирских целей; немногим позже описываемого времени граф Нортумберленда имел 10 священников у себя на службе, в том числе клерка, заведующего печатью, клерка, следящего за рабочими на землях графа, землемера, личного секретаря и секретаря своего собственного малого совета, все они были священниками. Благодаря благочестивым завещаниям своих предков таким территориальным магнатам редко недоставало права распределения приходов для их обеспечения.

Так, хотя Церковь владела такой большой частью земельного фонда страны – в соответствии с подсчетами итальянца Андрея Тревисона, который посетил Англию в следующем веке, церкви принадлежало 28015 рыцарских ленов из 96230 – спрос на пожертвования в пользу Церкви был больше чем забота об укреплении души. Веками богатые и могущественные изливали свое богатство на Церковь; и для нее было естественным чувствовать, что она обязана компенсировать им их пожертвования. Если богатый человек, жаждущий спасения, предлагал постоянный доход часовне, колледжу, госпиталю, на постоянную мессу за души его самого и его родственников, дарил окно с витражами, перестраивал Церковь или обеспечивал придорожный алтарь или место для отдыха пилигримам, Церковь не могла сделать ничего иного, как принять это. При условии, что богач подтверждал свое соблюдение церемоний и придерживался догмы, Церковь приберегала для таких благодетелей место в небесном царстве, такое же, как и в земном, обеспечивая специальные взаимоотношения между ними и Господом. Пожертвованиями на заупокойные мессы, литургии и частные часовни, великолепными дарами приходу и монастырским церквам, состоящим из драгоценностей и мощей, алтарных покрытий и статуй, виражей Церковь подстрекала их к покупке пропуска на небеса. Стих того времени изображает этот процесс:

Также и францисканец в «Петре Пахаре» подбадривает погрязшую в грехе леди Мид:

В Норфолкской церкви Бернем Нортон до сих пор можно увидеть местных дарителей за кафедрой проповедника, делящих ее с четырьмя виднейшими докторами средневекового мира Св. Августином, Св. Григорием, Св. Иеронимом и Св. Фомой Аквинским.

Гордыня и привилегии не только помогали поднять и поддержать церковное производство; они проникли в святая святых. Вместо того чтобы исповедоваться низкородным приходским священникам, знать обращалась к исповедникам благородного происхождения, и лорд манора и его жена осуществляли богослужение вместе с представителями духовенства в алтарной части, а не со всей остальной конгрегацией в нефах. Даже в момент, когда все христиане, живые или мертвые, должны были объединиться в таинстве причастия, и когда перед святым причастием pax-brede или изображение распятого Спасителя передавалось по кругу, чтобы поцеловать его в знак братской любви, все равно все толкались и пихались, борясь за первенство в исполнении обряда. Такая помпа и тщеславие – грех superbia или гордыни, как называли его теологи, – наиболее часто встречались в прекрасных новых городских церквах, построенных на деньги купцов и знати. Один возмущенный проповедник говорил о «могущественных лордах и дамах, которые приходят в Святую церковь в богатых одеяниях из золота и серебра, жемчугов и драгоценных камней и других мирских почтенных одеждах и так предстают перед Господом нашим Всемогущим», каждая прекрасная леди, «поднимая своим шлейфом пыль, заставляя добрых мирян, клириков и священников всех пить за это и опуская свой шлейф на алтарь Господень»[432].