Дипломатия - Генри Киссинджер

Когда в ответ на германское вторжение в Польшу Великобритания объявила войну 3 сентября 1939 года, у Рузвельта не было иного выбора, кроме как прибегнуть к закону о нейтралитете. В то же время он быстро сделал шаги в направлении пересмотра законодательства, чтобы дать возможность Великобритании и Франции закупать американское оружие.

Рузвельт избежал применения законов о нейтралитете к войне между Японией и Китаем, якобы потому, что война не объявлялась, а на деле потому, что он полагал, что эмбарго повредит Китаю гораздо больше, чем Японии. Но если бы война разразилась в Европе, она объявлялась бы официально, и тут он уже не был бы в состоянии ухитриться обойти законы о нейтралитете. Поэтому еще в начале 1939 года Рузвельт призвал к пересмотру законов о нейтралитете на том основании, что они «могут действовать неравнозначно и несправедливо — и могут фактически обеспечить помощь агрессору, отказывая в ней его жертве»[513]. Конгресс бездействовал до тех пор, пока на деле не разразилась европейская война. Свидетельством силы изоляционистских настроений явился тот факт, что предложение Рузвельта отклонялось три раза в конгрессе ранее в том же году.

В тот самый день, когда Великобритания объявила войну, Рузвельт созвал на 21 сентября специальную сессию конгресса. На этот раз он победил. Так называемый Четвертый закон о нейтралитете от 4 ноября 1939 года позволял воюющим странам закупать оружие и военное снаряжение в Соединенных Штатах за наличные и перевозить их на собственных или нейтральных судах. Поскольку вследствие британской блокады так могли действовать лишь Великобритания и Франция, «нейтралитет» все больше превращался в формальное понятие. Законы о нейтралитете просуществовали ровно столько, сколько существовало само понятие нейтралитета.

Во время так называемой «странной войны» американские руководители продолжали считать, что от них требуется только материальная помощь. Было общепринято считать, что французская армия, находясь за линией Мажино и поддерживаемая Королевским военно-морским флотом, подавит Германию посредством сочетания оборонительной сухопутной войны и морской блокады.

В феврале 1940 года Рузвельт направил заместителя государственного секретаря Самнера Уэллеса с миссией в Европу для выяснения возможностей заключения мира в период «странной войны». Французский премьер-министр Даладье предположил, что Уэллес настаивает на компромиссном мире, который оставил бы под контролем Германии всю Центральную Европу, хотя большинство собеседников Уэллеса вовсе не воспринимали его соображения подобным образом, а для Даладье собственные желания, возможно, порождали подобные мысли[514]. А целью Рузвельта при командировании Уэллеса в Европу было не столько ведение посреднических переговоров, сколько желание продемонстрировать своему изоляционистски настроенному народу преданность президента делу мира. Он также хотел установить притязания Америки на участие в переговорах, если «странная война» завершится мирным урегулированием. Нападение Германии на Норвегию спустя несколько недель положило конец данной миссии.

10 июня 1940 года, когда Франция падала под нацистским вторжением, Рузвельт отбросил формальный нейтралитет и выступил однозначно на стороне Великобритании. В своей убедительной речи, произнесенной в Шарлотсвиле, штат Вирджиния, он объединил резкое осуждение Муссолини, чьи армии в тот день напали на Францию, с обязательством Америки оказывать всестороннюю материальную помощь любой из стран, противостоящей германской агрессии. Одновременно он объявил, что Америка будет крепить свою собственную оборонную мощь:

«На этот десятый день июня 1940 года, в этом университете, основанном первым американским великим учителем демократии, мы возносим молитвы и шлем наши наилучшие пожелания тем за морями, кто ведет с огромным мужеством свою битву за свободу.

В нашем американском единстве мы будем следовать двумя очевидными и одновременными курсами. Мы противопоставим противникам мощь материальных ресурсов нашей страны и в то же самое время мы привлечем и ускорим использование тех материальных ресурсов с тем, чтобы мы сами на всем Американском континенте имели необходимое снаряжение и подготовку, соответствующие задаче любого чрезвычайного характера и любым потребностям обороны»[515].

Речь Рузвельта в Шарлотсвиле стала поворотным моментом. Перед лицом неизбежного поражения Великобритании любой американский президент увидел бы в Королевском военно-морском флоте неотъемлемую составляющую безопасности Западного полушария. Но трудно представить любого современника Рузвельта — сторонника той или иной политической партии, — который, имея смелость и прозорливость для того, чтобы распознать вызов, имел бы силу воли, чтобы постепенно, шаг за шагом, повести свой изоляционистски настроенный народ к принятию обязательств сделать все необходимое для победы над нацистской Германией.

Появившаяся вследствие этого надежда на то, что Америка рано или поздно станет союзником Великобритании, была, бесспорно, одним из решающих факторов, поддержавших решение Черчилля продолжать войну в одиночку:

«Мы пойдем до конца, и даже если так случится, во что я ни на мгновение не верю, что этот Остров или большая его часть будет порабощена и будет умирать с голода, тогда наша Империя за морем, вооруженная и под охраной Британского Флота, будет продолжать сражение, до тех пор, пока в благословенное Богом время Новый Мир, со всей его силой и мощью, не отправится на спасение и освобождение Старого»[516].

Методы Рузвельта были весьма сложными — возвышенные при констатации целей, хитроумные по тактике, точные при формулировке вопросов и менее чем откровенные при объяснении перипетий отдельных событий. Многие из действий Рузвельта были на грани конституционности. Ни один из президентов того времени не смог бы воспользоваться методами Рузвельта и остаться у власти. И тем не менее Рузвельт ясно видел, что запас прочности Америки уменьшается и что победа держав «оси» ликвидирует его полностью. Более того, он обнаружил, что Гитлер является проклятием для всех ценностей, которые отстаивала Америка на протяжении своей истории.

После падения Франции Рузвельт с нарастающей силой подчеркивал наличие непосредственной угрозы американской безопасности. Для Рузвельта Атлантический океан имел такое же значение, какое Английский канал имел для британских государственных деятелей. Он считал жизненно важным для национального интереса, чтобы Гитлер не установил над ним своего господства. Так, например, в своем послании конгрессу «О положении в стране» 6 января 1941 года Рузвельт увязывал безопасность Америки с сохранением королевского военно-морского флота: