Любовь властелина - Альберт Коэн

Растянувшись на траве, прикрыв цилиндром босые пятки, чтобы уберечь их от гадюк, он заснул и тут же был увенчан розами королевой Англии, которая предложила ему на ушко стать преемником ее мужа, на голову которого с балкона Букингемского дворца внезапно упал горшок с цветами.

LXXVI

— И что, — сказал Маттатиас, — уже десять минут первого, а бесстыдница, дочь главного демона Велиала, еще не появилась, а там стоит машина расточительства, которая кошмарным образом ждет. По моему последнему наблюдению, на счетчике было уже сорок два гельветских франка. Эта женщина заслуживает того, чтобы побить ее камнями. Право же, бессердечное создание. Сорок два франка, из золота в двадцать восемь каратов! Больше восьми талеров!

— Это не имеет значения, господин дал мне достаточную сумму.

— Мне делается плохо от потраченных денег, — сказал Маттатиас. — Даже если это чужие деньги.

— Я думаю, нашего Маттатиаса утешит, что, когда он умрет, ему больше не придется платить налоги, — сказал Проглот. — К тому же, я понимаю, почему он не запасает бакалею: если вдруг он неожиданно попадет в объятия ангела смерти и ужаса, а на кухне останется в излишке соли и перца, это ж будет-таки немыслимое расточительство, попусту потраченные деньги! А кстати, Михаэль, моя-то какая роль во всем этом и почему не меня избрали для переговоров с язычницей?

— Если господин предпочел воспользоваться помощью человека видного и известного мастера строить куры, что я могу поделать?

— Но что выиграю я от участия в этом предприятии, при том, что я рискую своей честью?

— Господин несомненно даст тебе тысячи.

— В таком случае я «за», включая потерю чести, — сказал Проглот. — А впрочем, эта пресловутая честь — не более, чем презренный страх перед людским мнением, что придает комический оттенок даже трагедиям Корнеля! Но если нужно нести какие-нибудь вещи, я-таки не понесу, поскольку это противоречит моему достоинству ученого!

Он зевнул, хрустнул костяшками пальцев и подумал о том, что надо бы вырыть окоп, чтобы, в случае чего, обороняться от мужа. Но тут нашлись остатки нуги, и это вернуло ему оптимизм, и он затянул псалом своим глухим хрипатым голосом, отбивая ритм здоровенными босыми ступнями.

— И все же, — сказал Соломон, почесав нос, — все же это нехорошо как-то. Была бы она юной девушкой, и он хотел бы жениться на ней без согласия родителей — еще ладно. Но она замужем!

— И вдобавок, — вставил свое слово Маттатиас, — если она получит наследство от какой-нибудь старой тетки, он не сможет им воспользоваться, поскольку не женат на ней по закону.

— Нужно только доверить мне процесс по делу о наследстве, — оживился Проглот.

— И ты вытянешь из него все! — сказал Михаэль.

Проглот польщенно хохотнул и кокетливо подергал бороду. Очень может быть, очень может быть, что он все из него вытянет, а что, все знаменитые адвокаты такие, а как иначе? Потом он заскучал, посмотрел на свои волосатые, испещренные венами руки, меланхолично зевнул. Что он делает здесь, в такой второстепенной, подчиненной роли, на каких-то неизвестных пастбищах презренного скота?

— Было бы хорошо, — сказал Соломон, — если бы господин уехал не с ней, а с ее мужем, как добрые друзья, отправились бы вдвоем в путешествие, развлеклись бы там, честно и благородно провели время, вот, как я считаю, потому что я правоверный иудей. Женщина-то на что? — добавил он, мало заботясь о последовательности в своих суждениях.

— Иногда ты бываешь достаточно рассудителен, о, боб бобович, — заметил Проглот. — Друзья, как вы смотрите, если мы восстановим попранную мораль, вернув молодую женщину на путь истинный с помощью кусочка ароматного сыра?

— Да что ты несешь, у тебя мозги набекрень! — возмутился Соломон. — Неужели ты думаешь, что она оставит своего драгоценного ради куска сыра, что такому красавцу она предпочтет пармезан или даже самый вкусный соленый сыр из Салоник?

— Это риторическая фигура, — ответствовал Проглот с усталым видом абсолютного превосходства.

— Что касается меня, — продолжал гнуть свою линию Маттатиас, — я уверен: чтобы заставить эту женщину забыть племянника Салтиеля, нужно заинтересовать ее каким-нибудь выгодным коммерческим дельцем, даже скорее банковским, с доходом от разницы курсов в Нью — Йорке.

— Я только хотел это сказать! — закричал Проглот. — О, Маттатиас, ты снял эту идею с моего языка, где она вертелась, омываемая слюной! Коммерческое дельце, вот тот ароматный сыр, о котором я говорил, клянусь вам! Даже и не клянусь вовсе, поскольку это чистая правда! О, братья по духу и времени во всей его широте и долготе, вот что нам нужно сделать, слушайте сюда! Когда появится плутовка, вся колыхаясь, и благоухая ароматами корицы, и кокетливо отставив в сторону мизинчик, тут мы ее и загарпуним — и для начала пристыдим за ее грешные колыхания. И я, сперва обрушив на нее мой пророческий гнев, поглажу бороду с известной вам сардонической, но любезной улыбкой, наклонюсь к ней и отеческим тоном, с легким английским акцентом, чтоб внушить ей больше доверия, предложу создать анонимное общество по изданию журнала, в котором объявления будут стоить только одно су строчка, но продавать который мы будем не меньше, чем за пять франков номер, столько в нем окажется интересных объявлений! Естественно, идея моя, а капитал — ее, пятьдесят процентов мне, двадцать вам всем и тридцать — ей и ее мужу! Это уж, по крайней мере, поприятнее будет, чем читать стишки перед любовником и тремя пальмами в Ницце, я так думаю! Вот-таки жизнь начнется! И хватит уже этих отвратительных тройных поцелуев с продолжением.

— Идея неплоха, — одобрил Маттатиас и поскреб крюком рыжую козлиную бородку. — И знаешь, Проглот, что еще больше заинтересует ее: пусть журнал будет взимать десять процентов в случае, если объявление достигнет цели.

Усевшись на траве в голубоватом свете луны, Маттатиас и Проглот долго еще обсуждали этот вопрос и сошлись на пяти процентах. Все решено, объявил Проглот, как только язычница придет, он встанет, подбросит ей эту идею, со всеми сопутствующими аргументами морального характера, и несомненно убедит ее. И тогда все устроится как нельзя лучше, и она начнет, вместе с Доблестными и своим мужем, а если ей так уж захочется, и с господином Солалем отличное дело по изданию журнала, с телефоном и заголовком, и хватит уже этих амурных похождений! Возможные потери конечно же возьмет на себя муж, и телефон в редакции будет весь белый, поскольку эта бесстыдница так уж любит поэзию. Ну что ей еще надо? Мы даже выберем ее председательшей административного совета, и ее имя будет напечатано на отдельном листе, и она одна будет иметь право на подпись! И к тому же мы ей предложим купить холодильный вагон и будем сдавать его разным европейским странам! Миллионы поплывут в руки! С робким энтузиазмом Соломон внес свою лепту и предложил, что дама может излагать объявления в стихотворной форме, это развлечет ее и частично заменит радости любви. Знаток женского сердца Михаэль позевывал, мурлыкал песенку и не перебивал этих невежд.