Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных - Джосайя Бэнкрофт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда дым рассеялся, почти треть порта исчезла. И хотя в последующие дни об этом сообщали по-другому, «Арарат» ни разу не выстрелил.
В то время как орудия правого борта «Авангарда» превращали «Арарат» в облако, орудия левого борта атаковали «оловянных солдатиков». У турелей не было ни единого шанса, хотя одна или две успели выстрелить в ответ. Их двадцатифунтовые ядра звякнули о стальной корпус военного корабля, не повредив его. Орудиям «Авангарда» повезло больше. От их выстрелов бронированные турели падали на спины. Караульные будки рушились так же легко, как шалаши из салфеток. Пальмы рассыпались на щепки и листья, оставляя после себя голые вазоны с землей. Широкие царственные ступени, ведущие к уделу, испещряли воронки и падающие обломки. То, что не горело, было погребено в золе.
Эйгенграу бросился бежать, едва увидел «Авангард». Кронпринц был слишком медлителен, чтобы распознать дьявольскую природу корабля. Но он не побывал на борту проклятой штуковины, не видел ее проклятых чудес. Эйгенграу же видел. И потому, когда «Авангард» снова всплыл, как погруженная в воду пробка, он не стал стоять, разинув рот, и ждать объяснений. Он убежал.
Краем глаза Эйгенграу заметил, как наследный принц споткнулся и упал при первой же попытке отступить. Пирс, где шлепнулся Пипин, через секунду изрубил минометный огонь, что почти не оставляло сомнений в судьбе этого человека. «Скатертью дорога», – подумал Эйгенграу. Он достиг городских ступеней как раз в тот миг, когда они начали взрываться вокруг него. Осколки мрамора осыпали щеки и шею генерала, когда он поднимался. Он проскочил через кованые железные ворота, звенящие от разрушительных залпов, и оказался в железнодорожном туннеле.
Как бы не оглохнуть! Позади грохотали выстрелы, словно кто-то весело открывал бутылки шампанского. Воздух в туннеле был чище, и все же генерал осознал, что все еще не может отдышаться. Сказывалась потеря крови. У него закружилась голова, ноги подкашивались и заплетались. Бренди, по-видимому, был ошибкой.
В вестибюле рядом с пустыми путями никого не было, кроме бредущей гувернантки, которая, казалось, держала на руках ребенка. Зрение Эйгенграу тоже ослабевало, потому что женщина выглядела растянутой и слишком большой. Приблизившись, он крикнул, что здесь небезопасно, что город подвергся нападению. Даже в собственных ушах его голос звучал как последний залп эха. Только подойдя немного ближе, он понял, что она действительно огромна.
И тут он узнал ее. Она прибыла на борту «Авангарда».
Передумав с ней связываться, Эйгенграу свернул с дороги, намереваясь спуститься на уровень рельсов. Он не ожидал, что его лягнут сзади. Ботинок ударил в основание позвоночника. Сила удара удивила его самого. Он неуклюже упал на колени, рана в плече заболела еще сильнее. Не успев подняться, генерал увидел, что она спрыгнула следом, все еще прижимая ребенка к груди. Ее лицо напомнило горгулью – такое же яростное и безумное. Но рассмотреть ее он не успел – она пнула его под подбородок. Удар поднял генерала в воздух и швырнул на спину. Новая боль вспыхнула, когда он понял, что приземлился шеей на холодный железный рельс.
Образ каблука, несущегося на Эйгенграу, немного затуманило расплывчатое зрение и отрицание в душе. Несомненно, человек с его послужным списком и положением заслуживал менее позорного конца. Даже грязному ходу воздали должное посредством публичной казни! Быть забитым до смерти нянькой – оскорбление самой его человеческой сути!
По крайней мере, это оказалось последнее оскорбление, которое генералу пришлось стерпеть.
На забрызганном кровью мостике «Авангарда» Эдит и ее команда наблюдали, как несколько оставшихся в живых портовых охранников бросились вверх по ступеням удела. Их бегство освещали маленькие пожары, вспыхнувшие на некогда безупречной пристани. Эдит раздумывала, не разгромить ли остатки порта Добродетель – она предпочла бы соскрести его с фасада Башни так, чтобы не осталось и бугорка, – когда Байрон заметил, что кто-то пробивается сквозь удаляющийся поток беглецов. Он сразу же узнал ее и крикнул, чтобы прекратили огонь.
Ирен спешила вниз по ступенькам. Она держала в руках сверток. При виде ее спеленатого груза Эдит содрогнулась от ужаса. Приказав Охрянику подвести корабль достаточно низко, чтобы добраться до разрушенных остатков причала, она и Байрон бросились к главному люку. Едва они открыли его, как Ирен вскочила на борт. Эдит никогда раньше не видела, чтобы амазонка выглядела испуганной, а ведь они повидали кое-какие ужасные вещи. Выражение ее лица подтверждало худшие опасения.
Ирен отнесла Волету в ближайшую каюту и осторожно положила на кровать. Плащ, в котором она несла девушку, обзавелся кровавым ореолом. Байрон всхлипнул, увидев ее, увидев рану под подбородком, пурпурные губы, землистую кожу. Эдит была уверена, что Волета мертва.
И все же Ирен настаивала, что это не так, потому что она все еще дышала. Или дышала еще минуту назад. Она не умерла, но кто-то должен был что-то сделать, и сделать немедленно!
– Я позову врача. Под дулом пистолета, если понадобится, – ответила Эдит. Она уже собиралась выйти из каюты, когда увидела в дверном проеме Охряника.
В руке у него был кожаный саквояж, а на лице сияла улыбка.
– Можно мне взглянуть на нее?
– А что ты делаешь вне мостика? – спросила Эдит.
– Я принес аптечку. У меня была возможность узнать кое-что о человеческой физиологии, пока я приходил в себя в хрустальной камере Сфинкса. Я знаю, что мы оба умеем стрелять из пушек, капитан, но что вы знаете о жизненно важных показаниях?
Эдит сердито посмотрела на него. Он был похож на упыря в окровавленном жилете. Он не ошибался, но она также не верила, что в его теле есть хоть одна косточка, способная сопереживать. Его внезапный интерес к Волете действовал на нервы.
Но бывший палач не ошибся. Здесь капитан ничего не могла сделать, а мостик не мог обойтись без присмотра. Эдит посмотрела на Ирен, и вид амазонки немного успокоил ее. Не было более надежных рук, которым можно было поручить Волету. Если бы Охряник захотел причинить вред медвежонку, ему пришлось бы сначала пройти мимо матери-медведицы. Эдит не сомневалась, что Ирен будет защищать ее до конца.
И все же она ненавидела свое решение, даже принимая его. Стоя в дверях, Эдит сказала:
– Спаси ее, если сможешь, пилот. Это приказ.
– Да, сэр! – воскликнул Охряник и весело отдал честь.
Ирен чувствовала себя так, словно потратила лишь искру своего гнева на голову того высокого мужчины. В душе ее полыхало куда более сильное пламя. Вспышка жестокости на железнодорожных путях не столько успокоила ее гнев, сколько подтвердила факт: если Волета умрет, Ирен будет горевать и превратится в убийцу-мстителя, подобного которому Башня никогда не видела.
Но, конечно же, Волета не умрет. Она не может. Она должна жить.
Бросив саквояж на стул рядом с кроватью, Охряник открыл его и достал стетоскоп. Он сунул кончики в уши, подул на диафрагму, проверяя прибор, и положил ее на узкую грудь Волеты. Ирен не дышала, пока он прислушивался. Он поднял запястье Волеты, держа его очень аккуратно. Ощупал шею, затем приподнял веки, чтобы рассмотреть глаза.