Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова

– Я приглашаю вас на кофе, – сказал он, а Митрофанова подумала, зачем ему очки, ведь уже вечер. – Впрочем, к черту лицемерие! Сегодня вечер пятницы, и я приглашаю вас на бутылку вина со всеми вытекающими последствиями! Поедем на моей машине. Вашу можно оставить здесь, до завтра ее никто не тронет. Предполагается, что это охраняемая стоянка!

…Предполагается, что я сразу соглашусь, вот что. То есть это даже не вопрос, а утверждение. Сегодня вечер пятницы. Мы поедем на моей машине.

Она посмотрела на телефон, запотевший от ее горячей ладони. Ей очень хотелось его включить.

Кавалер уверенно пошел к раздвижным стеклянным дверям, а Митрофанова поплелась следом и в последнюю секунду поймала презрительную усмешку девушки за стойкой, стрельнувшей в них взглядом и тут же спрятавшей глаза. Девушка была прекрасна, как… как… как Олег. Такая же загорелая, ногастая и гладкая. Впрочем, здесь почти все были такими!..

– Что вы предпочитаете? – говорил Олег на ходу. – Милую домашнюю обстановку или для начала ресторанный разгул? Я не возражаю ни против того, ни против другого!.. Я вас смутил, Катя?..

Ему забавно было наблюдать за ней. Небось не ожидала ничего подобного и теперь двух слов от счастья не может связать. Ну конечно, подцепить такую добычу! Она в последний раз трахалась – он сбоку весело посмотрел на нее, прикидывая, – года два назад и теперь мучительно переживает, что бельишко на ней… подкачало.

Нужно добавить романтики. Все бабы любят кавалерийский напор, но подпустить романтики просто необходимо. Чтобы она понимала, что он, с одной стороны, решительный и уверенный, а с другой – тонкий и ранимый.

– Я думал о вас, Катя, – продолжал он, понизив голос. Следовало вдохнуть полной грудью, и он вдохнул. – Представлял, как у нас все будет.

Тут Митрофанова тоже вдохнула, и довольно глубоко.

Взволнована, понял кавалер. Все правильно. Может, и разговоры о литературе не понадобятся.

– Вы одна из тех редких женщин, которые как-то сразу…

И тут кто-то сказал с негромким, но радостным удивлением:

– Катя?

Митрофанова подпрыгнула, как будто укушенная змеей, повернулась и округлила глаза. Из темноты, куда не доставал свет фонаря, подходил высокий человек, Олег раньше его никогда не видел.

– Катя, здравствуй. Я звонил, но у тебя выключен телефон…

Тут Митрофанова вдруг тоненько завизжала:

– И-и-и!..

И бросилась на шею высокому, и обняла, и повисла, и даже ногами заболтала. Олег отступил немного.

Ничего подобного не должно было случиться.

Ничего подобного не могло случиться!..

Или он ничего не понимает в жизни. Или он ничего не понимает в бабах!..

– Володя! Володя, как ты здесь?! Господи, конечно, ты не мог дозвониться, я все никак не включу этот проклятый телефон!.. Я так ждала, что ты позвонишь, а ты все не звонишь и не звонишь!

– Я звонил, – очень громким и счастливым голосом повторял высокий. – Я с пяти часов звоню! Мне Дэн сказал, что ты можешь быть здесь…

– Я здесь.

– Здравствуй, Катя, – вдруг сказал высокий, подхватил ее и закружил. – Это я!..

Олег аккуратно поставил на асфальт митрофановскую сумку.

– Здравствуй, Володя, – отозвалась Митрофанова, – а это я!

Потом она зачем-то потащила Берегового под фонарь и уставилась ему в лицо, как будто они не виделись сто лет и она забыла, как он выглядит.

Олег смотрел спектакль, настроение у него неудержимо портилось, что редко с ним бывало, но он все не уходил.

– Когда тебя… когда ты…

– Сегодня, сегодня, Катя! Сразу после обеда! Я думал, ты приедешь…

– …я не знала, мне не сказал никто! Это Манино высокоблагородие или само не знало, или специально не сказало!

– …даже хорошо, что ты не приехала, потому что я… вид у меня был… неподобающий…

– …я помню, какой у тебя был вид…

– …домой заехал, душ принять и переодеться, а вода только холодная, представляешь, так я полчаса холодной водой…

– …маме позвонил?

– …ну, сразу же… как только в машину сел!

Они говорили – почти орали! – перебивая друг друга, всматривались в лица, держались за руки, и Митрофанова то и дело подсовывалась поближе, и один раз быстро его поцеловала, и он ответил, тоже очень быстро, как бы оставляя все самое важное на потом, чтобы сейчас успеть сказать то, без чего никак нельзя продолжать… жить. Он держал ее пальцы, поглаживал их, перебирал, прижимал косточками к темной куртке.

Загорелый Олег в белом свитере все стоял и смотрел.

Ничего подобного он не видел давно. А может, и никогда не видел.

– Ты меня спасла.

– Тебя спас Алекс и еще Никоненко. Ну, и Маня, конечно!..

– Нет, – парень вдруг засмеялся. – Это я все знаю. Не в том смысле. В другом.

– Я, пожалуй, поеду, – заявил Олег. – Наше с вами свидание, Катя, видимо, отменяется.

Они оба оглянулись на него – на это и было рассчитано! – но… не заметили.

Оглянулись на секунду, а потом опять вцепились друг в друга.

– Представляешь, мне Анна сегодня выволочку устроила! Сказала, что мы ее продержали в неведении, а она вполне могла бы помочь, и еще что-то сказала про генерального прокурора, но это я тебе потом…

Они обнялись, оба очень высокие и какие-то… подходящие друг другу, и пошли куда-то, в двух шагах от Олега прошли и даже не взглянули!..

Тот был уже не просто зол. Он был в ярости.

В его системе координат ничего подобного не могло быть. Просто не могло быть, и все тут!..

– Пардон, мадам! – Собственный голос показался ему каким-то писклявым, недостаточно мужественным. – Вы позабыли вашу сумку.

Митрофанова оглянулась, мазнула по нему взглядом и улыбнулась. Тому, кто держал ее сейчас за плечи, она улыбалась совсем по-другому.

– Черт с ней, – сказала она. – Олег, у меня к вам большая просьба, занесите ее на ресепшен, я потом заеду и заберу… когда-нибудь.

– Да не нужно, мы сами! – перебил высокий парень, в один шаг оказался рядом и подхватил с асфальта сумку. – Чего сто раз заезжать! Спасибо вам.

На стоянке еще долго раздавались их громкие голоса, они все говорили, перебивали друг друга, потом заурчал автомобильный двигатель, хлопнули двери, и машина, взвизгнув тормозами, вылетела за шлагбаум.

Не выехала, а именно вылетела.

Олег послал их обоих подальше вместе с их машиной, хотел было разбить свои темные очки, но передумал.

Всю ночь он не спал, пил виски и думал, как же он мог так ошибиться, а под утро ему приснился гадкий сон, как будто он, голый, выступает на арене цирка, демонстрирует свои достоинства и ему очень важно, чтобы эти достоинства оценили, а все вокруг над ним