Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг - Борис Мегорский

К 1706 г. Митава и Бауск уже находились под российским контролем, однако перед наступавшей шведской армией русским пришлось отходить на восток и оставлять эти пункты. Ситуация осложнялась тем, что противник был близко. 12 марта Петр писал Г. Г. Розену и А. В. Кикину: «Когда сие письмо получите, тогда над замками учините по указу и подите к Друе… Зело б хорошо, чтоб замки подорвать на другой день по вашем выходе и для того несколко сот оставить драгун и с ними верного началного (да и сам для того с ними будь), для того чтоб неприятель не так скоро уведал о вас» [1700]. Через три дня царь повторил приказ, на что Кикин отвечал 6 апреля: «Над замками в Митаве и в Боуску и с пушками учинили по указу вашему, и пошли в путь свой из Боуска 3-го дня сего месяца» [1701]

В Пунктах генерал-майору фон Вердену от 12 июля 1706 г. Петр приказывал генералу занять Полоцк, а «ежели (от чего, Боже, сохрани) неприятель силно наступит, которому противитца будет невозможно, то, разоряя Полоцкий замок (кроме церквей), уступить к своей границе»[1702].

Готовясь в случае необходимости взорвать свои укрепления, русское командование не исключало возможности, что шведы будут поступать так же. Например, в начале августа 1705 г. Петр инструктировал Шереметева, как лучше осадить Митаву, чтобы гарнизон не успел взорвать цитадель: «Знатную партию послать в Митоу, и в ночь облокировать, и потом войтить в замок, чтоб (от чего я боюсь) не оставлены были малые люди, ради того, когда увидят многолюдство, то оные подорвут, а когда нечаемо город оступят, тогда не посмеют того учинить»[1703].

Вывоз пушек из крепостей, которые не предполагалось оборонять и которые могли достаться неприятелю, был разумной мерой предосторожности, однако подобные меры не устраивали союзников – хозяев разоружаемых крепостей. 22 февраля 1706 г. Петр приказал Мазепе: «Пушки медные из Бродов вели вывесть в границу нашу, куцы удобнее» [1704]. Операция эта была несложной, но повлекла за собой осложнения в отношениях с единственными союзниками. Крепость Броды принадлежала Великому княжеству Литовскому, и Мазепа доносил царю о недовольстве литовских аристократов Поцея и Радзивила тем, что перед лицом шведского вторжения край оставляли безоружным: «Велми негодуют, когда всюду пронеслося, что с фартецыею Бродскою сталося, с которой всю армату и амуницыю, по указу монаршему его царского пресветлого величества, забрано и до Киева попроважено, о чем ляхи велми негодуют… Уже обнаженную армат и з амуниции от шведа, неприятеля нашего, Полшу теперь его царское пресветлое величество до конца наказал дозормовати [разоружить. – Б. М.], когда мало не последнюю уже надежду и оборону речи посполитой з Бродов указал забрати»[1705]. Петр просил Г. И. Головкина разъяснить литовцам, что пушки «бы достались неприятелю, ибо уже не единой крепости не осталось, где бы неприятель не вывез, как Львов, Краков и прочие, а гварнизона там ныне держать невозможно»; чтобы успокоить союзников, Петр предписал пушки не ввозить в русские рубежи, а оставить в одной из приграничных литовский крепостей – Быхове или Могилеве[1706]. В письме Меншикову от 29 апреля Петр подтверждал, что пушки «вывезены не для корысти нашей, но для того, что та крепость воеводы Киевского [польского сановника Ю. Потоцкого. – Б. М.], и ежели бы не вывесть, то б оный воевода шведов туда ввел и крепкий путь неприятелю к нашим границам учинил; а оные пушки чтоб отдать в крепости полские, Могилев и Быхов, и как возможно их в сем деле утешить, дабы вовсе не озлобить»[1707].

Однако Могилев лишили артиллерии лишь через год и почти перед самым приходом шведов. 3 августа 1707 г. генерал Репнин из Минска прислал команду из двухсот кавалеристов с майором, которые после трех дней пребывания в городе рано утром в воскресенье собрали и увезли в замок собственные городские пушки (т. е. орудия, принадлежавшие городу, а не вооруженным силам Речи Посполитой). Забранные 25 пушек доставили в замок, где колеса и лафеты порубили, железные оковки ободрали, а стволы погрузили в байдак и отправили в Смоленск. Горожанам удалось утаить от русских замурованное в Олейной браме помещение цейхгауза, где хранился порох, пули, сотни брусков свинца и «три мортиры с русскою вокруг надписью». Однако через несколько дней «москвитяне», узнав о секретном хранилище, опустошили и его. Говорили, будто секрет выдал служивший долго в Могилеве «москаль Стенька Понарский». Порох, пули и свинец роздали по полкам, а все тяжелые ядра, чтобы не достались шведам, затопили в Днепре [1708].

В 1708 г. опасность шведского вторжения в российские владения стала реальной. Армия самого короля двигалась на Смоленск, а со стороны Риги собирался выдвинуться корпус генерала Левенгаупта. Сегодня мы знаем, что Левенгаупт отправился на соединение с главной армией и был разгромлен под Лесной, но в начале года направление его удара было неизвестно, и самым угрожаемым городом был Дерпт, который располагался заметно дальше на запад, чем все остальные на тот момент российские крепости. Удерживать его возможности не было, поэтому было решено выслать население в глубь России, а крепость разоружить и уничтожить при приближении шведов. Высылка населения произошла 18 февраля 1708 г., но русские войска занимали окрестности Дерпта до июля, когда эвакуация города была возложена на генерал-поручика Р. X. Боура[1709]. К первым числам июля из города вывезли все запасы пороха и артиллерию в Псков; затем началось разграбление опустевшего города – вплоть до жести церковных кровель. А 12 июля начали уничтожать укрепления. Каменные стены взрывали, но на срытие земляных валов требовалось слишком много времени, поэтому они уцелели; под конец зажгли цервки и дома и покинули город 17-го числа [1710]. 21 июля Боур докладывал царю об исполнении: «Дерпт по вашему царского величества особому указу все управил и так зделано, что башни и болварки все до подошвы подняты и заровняно, и полатное строение все от огня розвалилось» [1711], а в письме от 30 июля уточнял, что Дерпт был «подорван и заровняй» 15–16 июля 1708 г.[1712].