Паутина противостояния - Вадим Панов

Он наклонился и бережно поднял легкое, почти невесомое тело. Марга, один из гарок, остававшихся в Цитадели, осторожно тронул его за плечо, разворачивая к порталу.

— Пойдем. Сейчас начнется эвакуация.

Терга молча кивнул и двинулся к порталу — в Цитадель, а потом туда, дальше…

Какая разница, куда? Ведь жизнь продолжается… Гарка вспомнил ночной разговор и усталое, встревоженное лицо эрлийца.

Ты прав, Вертус. Жизнь продолжается. Вот только не для всех.

Жил да был в стародавние времена Таурега-кузнец. И такие чудеса в мастерской творить он умел, что ходила молва, будто нет ему равных во всех мирах ведомых и неведомых. Говорили еще, что ему сам Спящий тайны свои по ночам нашептывал.

Да только спал Спящий крепким сном, а Таурега рад был тому, что всех превзошел. И так ему нравилось быть самым лучшим кузнецом на свете, что хранил он свои секреты, ревниво закрывая двери кузницы ото всех.

Заносчив был мастер и горделив.

Прослышал как-то князь про кузнеца великого и призвал Таурегу к себе в Цитадель. Явился мастер перед владыкой темным и встал от трона в двух шагах, рядом с Советниками.

Усмехнулся князь, глядя на такую дерзость, но виду не подал. Только глазами из-под капюшона сверкнул да произнес:

— Говорят о тебе, кузнец, будто нет ничего для тебя невозможного и что чудеса творить ты умеешь с металлами горячими и холодными?

— Да, — отвечал Таурега, — могу.

— Сделай тогда мне меч, мастер. Да непростой. Сделай мне меч такой, лучше которого не будет во все времена, и чтобы слава его не угасла до тех пор, пока жива Навь.

…Обрадовался Таурега чести такой. Звонким звоном застучал его молот по наковальне.

Големы горны раздували без устали. Кровью черной своей скреплял мастер колдовские арканы. Жгла магия железо, подчиняя его воле кузнеца.

Год трудился Таурега, а как работу закончил, явился на исходе дня пред владыкой, держа в руке меч, в роскошную парчу завернутый.

— Вот твой заказ, князь! — гордо изрек мастер, подавая меч.

Тяжелый был меч, богатый, красивый, камнями драгоценными украшенный. Заиграл клинок узорами на лезвии, причудливо сверкнул гранями. То победная битва навов с асурами перед глазами предстанет. То миры Большой Дороги, в поклоне пред Навью склонившиеся, взору явятся. То Уратай с Великой горой вдруг привидится.

Провел князь пальцем по клинку, сжал ладонь на рукояти и ответил Тауреге:

— Могучий ты меч создал, мастер. Много в нем силы и славы навской, много величия в нем и надменности. Меч ты создал для того, чтобы тебе самому видеть в нем нашу силу. Но не может он быть серьезным оружием, он только символ. Придут другие времена, будет еще чем гордиться. Попробуй в другой раз, мастер.

И сломал меч темный владыка.

Разъярился мастер не на шутку, вспыхнул гневом. Молча ушел он, не прощаясь.

Снова заперся Таурега в кузнице, снова застучал молот по наковальне. Книги тайные, артефакты редкие приносили ему из миров далеких. Впивался кузнец в чужое знание, выплавлял из него свои умения новые. Много книг он перечел, много клинков выковал, заклинаний новых сотворил без числа.

Десять лет бился кузнец с металлом безжалостно, пока не нашел совершенство свое новое. Явился тогда Таурега в Цитадель на исходе дня, держа в руках меч, тончайшим шелком укрытый.

— Вот, князь, твой заказ! — сказал упрямый мастер, подавая владыке клинок.

Был тот меч прекрасен и беспощаден. В простоте скрывалась его красота. Черная кожа на рукояти, а на ней мелкие знаки арканов боевых, чтобы под рукой были всегда — вот и все украшения. Лишь на черном лезвии бархатом темной энергии иероглифы начертаны — самая суть Нави с древних времен: «Воля Тьмы».

Взял князь меч в руки и залюбовался им.

— Великий ты меч создал, мастер. Сам он по себе огромная власть над врагами. Умеет он говорить смертельным языком гарки. Много в нем и опыта, и знаний. Создан он для того, чтобы показать нашу силу другим. Но есть нечто, что выше этого. Попробуй еще, мастер.

И разломил владыка меч надвое.

В грусти ушел Таурега от князя, заперся в мастерской и предался размышлениям.

Сто лет слушал мастер тихий шепот Тьмы, все сильнее к ней прикасаясь, и, наконец, решился. Погрузился он в медитацию и встал к наковальне. Целый месяц не пил, не ел, не спал, все ковал и ковал, глаз не смыкая, темной энергией питаясь, отдавая себя Великой Тьме в руки. И трудился так мастер, пока не выковал меч. Лишь тогда Тьма от него отступила.

Упал обессиленный кузнец и три дня проспал прямо возле наковальни. А на четвертый явился Таурега вечером к князю, держа в руках меч, в простую тряпицу завернутый.

— Вот твой заказ, князь, — сказал мастер и меч владыке подал. — Доволен ли теперь?

Легким был меч, почти невесомым. Тьма по прозрачному лезвию струилась, стекая с острия. И не мечом он был, а намерением. Темная сила рассекала цель на расстоянии, стоило только направить клинок. Знал меч сам, что разрубить, а что миновать.

Взял князь клинок и долго его разглядывал.

— Диковинный меч выковал ты, мастер. Мудрость в нем есть и свобода. Не станет ничего он доказывать по пустой прихоти. Сам он решает, действовать или бездействовать. Этот меч больше, чем воин, он сама Тьма. Опасен он, если проснется по недоброй воле.

Потекла из руки князя Тьма, обняла она клинок и поглотила. Рассыпался меч в прах от ее касания, но до каменных плит пола так ничего и не долетело — кто из чего пришел, тот в то и уходит.

Печально улыбнулся мастер. Снова обратились в ничто все его труды. Собрался он уйти, да остановил его князь.

— Что ж, — сказал кузнецу владыка, — Вижу, теперь ты готов выковать свой лучший меч. Спустись в подвал Цитадели, побудь во Тьме, послушай, что скажет она. А потом возвращайся.

Вернулся Таурега в назначенный срок и только два слова князю сказал:

— Я понял.

Не брал больше кузнец в руки молот, а позвал мастеров самых лучших в ученики. Стал он учить их премудростям своим. Строго спрашивал мастер с учеников, тысячи клинков ковали они, прежде чем Таурега оставался доволен. Закаляли металл они колдовской водой и кровью своей, закаляли характер упорством невиданным. Ковался из них меч, лучше которого не будет во все времена и слава чья в веках не угаснет. Были сами они, как металл, звонкий да упрямый.

Но вот настал тот день, когда каждый из них мог выковать и меч Славы, и меч Знания, и меч Мудрости, — нечему стало их учить. Явился Таурега к мастерам новым, чтобы проститься, а навстречу ему вышел лучший из бывших его учеников и сказал: