Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов

СТАЛЬНЫЕ ПУШКИ[41]

Шел 1855 год.

По зимнему завьюженному пути, в лютый январский мороз, на заиндевелой тройке в Златоуст примчал старый полковник. Начальник оружейного завода инженер Павел Матвеевич Обухов принял гостя радушно. Полковник был невысокий, плечистый, с немного изуродованным, но приятным русским лицом. У гостя отсутствовало левое ухо, на щеке алел тонкий шрам.

Офицер приехал издалека, из-под Севастополя. Там обильно лилась кровь русских солдат, и он сам был участником жарких и кровавых схваток с врагом.

Полковник за тысячи верст примчал на Урал на приемку оружия: он пересек всю Россию и сейчас в теплой и тихой горнице Обухова сдержанно рассказывал о пережитом.

Инженер не мог оторвать глаз от редкого гостя. Полковник сурово говорил о героизме севастопольских защитников. В глазах его светилась печаль. Он крепко сжал руку Обухова и проникновенно признался:

— Страшно! Только сейчас все обнаружили, сколь мы не подготовлены к обороне.

Глаза полковника сверкнули негодованием. Он продолжал откровенно и безбоязненно:

— Я принимал присягу на защиту отчизны. Я — солдат и умру за нее. Но я не присягал скрывать правду. Интенданты разворовали государственное имущество, оставили солдат босыми и голодными. В армии живет дух героизма, но...

Гость замолчал, полез в карман и достал какой-то предмет.

— Смотрите!

Полковник разжал ладонь. На ней лежало что-то похожее на тонкий наперсток. Обухов наклонился и внимательно оглядел предмет.

— Пуля! — узнал он.— Но особая пуля!

— Совершенно верно,— вздохнул гость.— Мы их из гладкоствольных ружей, а они в нас палят из аглицких штуцеров. Эта штучка,— повертел он на ладони штуцерную пулю,— летит дальше и бьет крепче.

Он замолчал и протянул пулю.

— Возьмите на память о Севастополе...

Часы в темном футляре пробили полночь; за беседой гость и хозяин не заметили, как быстро пролетело время. Пора было на покой. Обухов встал. Был он высокий, дородный, с военной выправкой, и полковник невольно залюбовался им.

Они разошлись в разные горницы, но всю ночь Обухов не мог уснуть. Лежа в постели и прислушиваясь к завыванию метели за окном, он долго ощупывал в ладони подарок гостя...

2

Полковник-приемщик оружия давно уехал, но Обухов не забыл этой встречи. Он несколько месяцев сидел над книгами, затем как-то вызвал к себе старого Златоустовского литейщика и долго беседовал с ним.

В этот день оба волновались — они задумали неслыханное дело.

Началось с простого — с изготовления тиглей. Тигель — горшок. Он высок, с прямыми стенками и двумя днами; в верхнем — небольшое отверстие. Тигли делали из огнеупорных смесей графита и глины. В них плавили металл, и они должны были выдержать температуру в три тысячи градусов.

В Златоусте впервые увидели изготовление тиглей. Всем это было в диковинку. Однако изобретателей преследовали неудачи, тигли лопались на небольших температурах и металл растекался.

Старый литейщик жаловался:

— Немыслимое дело мы затеяли, Павел Матвеевич. Наши-то смеются, горшечниками зовут.

Обухов хмурил брови.

— Горшечники — это почетно. А ты потерпи еще немного!

Ему и самому было тяжело. Он не раз уже ловил насмешливые взгляды; много ночей прошло без сна, но инженер не сдавался.

«Нам тяжело,— думал он,— но солдату под огнем еще тяжелее. Нет, надо работать!»

Они упрямо продолжали работу. Все стали замечать, горшки лопаются реже и выдерживают высокую температуру.

Настал день, когда тигель выдержал самую высокую температуру. Однако ни старый литейщик, ни инженер не радовались. Впереди предстояло самое трудное.

Они закрылись в сарайчике и составляли смесь. Под руками были чугун, сырцовая сталь, железо, руда магнитного железняка, черный шлих, мышьяк, селитра и глина. Теперь они бились над сплавом.

Лицо Обухова обрезалось, пожелтело. Он нервничал,— из Санкт-Петербурга шли требования, отписки, никто там по-настоящему не интересовался заводом.

Инженер часто уходил в горы. Стояли прохладные вечера. Из-за Косотура поднимался ущербленный месяц и под его зеленоватым светом поблескивал заводской пруд. На душе Обухова было тяжело.

«Нет, ничего не выйдет... из миллионов только один разгадывает загадку!»— он крепко сжимал ладонями голову.

В один вечер он поднялся и с тяжелым настроением пошел в лабораторию. Стояла тишина. Затаенно потрескивали остывающие тигли. Он в отчаянии схватил лом и стал крушить горшки.

— К черту все это! Пусть не искушают мозг!

Он разбил тигли в мелкие куски, он разбросал и растоптал заготовленную смесь.

Инженер не слышал в азарте, как сзади скрипнула дверь.

— Ты что ж это, Павел Матвеевич?

Голос старого литейщика был тих, но страшен.

— Ничего, ничего не выйдет у нас!— кричал инженер.

Старик прошел вперед, присел. Он уставился на начальника.

— Это почему же, Павел Матвеевич? У англичан выходит, а у нас нет. Аль мы хуже?

Литейщик не суетился, не ждал ответа, сам отвечал на заданные вопросы.

— Ну нет, Павел Матвеевич. Назад нет ходу! Два года ушло, а при моих летах — это не шутка. Не выспались вы, Павел Матвеевич, это верно. Идемте!

Он бережно обнял начальника и отвел на квартиру. Там он уложил его, как ребенка, в постель и сказал ласково:

— Утро вечера мудренее. Отдохнуть надо от дум. Оно придет!

Старик оказался прав. Оно пришло после долгой и упорной работы.

Ровно два года исполнилось, как в Златоусте побывал севастопольский полковник, и неутомимому Обухову удалось напасть на такой сплав, который давал чудесную булатную сталь. Она оказалась лучше английской и крупповской.

Из литой булатной стали на заводе смастерили кирасы, которые, как рубашки, надевались на тело, а при стрельбе на полсотню шагов пули не пробивали их. В глухих горах Обухов испытал кирасу на себе. Он обрядился в нее и заставил старика-литейщика стрелять. Литейщик долго колебался, но, принуждаемый инженером, перекрестился и бабахнул по кирасе. Она