Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

Мои друзья согласились.

– Смотрите, – сказал Рауль. – Опять совершенно темно.

Он улыбался.

– Но хоть дождь закончился, – сказала Бесси.

Она – нет.

Я кивнул им обоим.

Было четверть десятого. Передо мной у входа в кафетерий к парадной двери в темноте на ощупь пробиралась одинокая фигура.

– Кто это? – спросила Бесси.

– Не знаю, – ответил Рауль. – Похоже на индейскую вождицу…

Я фигуру опознал немедленно.

– Это же Гуэн! Она пришла! Должно быть, просто выглянула подышать свежим воздухом… – Благодарно я окликнул ее во тьме: – Эй, Гуэн! Подождите меня!..

Фигура подняла голову и вгляделась в темноту.

Схватив свою спортивную сумку, я побежал ко входу и догнал Гуэн, не успела она достичь двойных дверей, – и широко распахнул перед ней одну створку. Та качнулась, открываясь, и нас окатили внезапные звуки веселого бражничества и тепло перегретых тел.

– Прошу вас… – произнес я.

– Сначала вы… – воспротивилась она.

– Нет, вы…

– Нет, Чарли, вы! Те другие дни давно закончились!

– А, ну да, – сказал я и закинул спортивную сумку на плечо. – Чуть не забыл.

Усталые и голодные после тягот наших соответствующих странствий сквозь время и пространство, она и я стояли перед входом в кафетерий под затаившим дыхание транспарантом, приглашавшим нас на мероприятие.

– Славный транспарант, – сказала Гуэн.

Я кивнул и поблагодарил ее.

– А мне нравится ваш костюм, – сказал я.

– Я Гайавата[53].

– Да, я вижу. Великодушно с вашей стороны. То есть я очень ценю, что вы сегодня пришли.

– Сама рада.

И тут она рассмеялась:

– Это в самом деле поразительное удовольствие!

– Вы, разумеется, имеете это в виду фигурально?

– Нет, буквально. Комната 2С оправдала все мои ожидания. – Гуэн все еще робко держалась за дверь и ждала, чтобы я вошел. – Но кроме того, там было еще и много труда. Никогда не просто преодолевать застарелые предубеждения – быть открытой новым переживаниям, – и это потребовало с моей стороны значительных усилий. Но оно того несомненно стоило. Я измождена, но возбуждена. В себе я чую новое просветленье. Мир только что стал чуточку сложнее. И, боже мой, как же я проголодалась!..

С этими словами мы с нею вошли в кафетерий, где рождественская вечеринка уже подступала к кульминации.

Когда двадцатого марта я сделал шаг в рождественскую экстраваганцу, официальные празднества уже завершились, превосходные алкоголи текли, как млеко и мед, а множество преподавателей и сотрудников колледжа, разодетые в богатые причудливые костюмы, уже пристрастились бродить по битком набитому помещению с различными напитками в руках; или сидеть за переполненными столиками; или валяться на массажных скамьях у выставки молочая красивейшего. Украшено помещение было в точности так, как я и предвидел, и, замечая все детали на своих законных местах, я радовался так, словно это была моя персональная победа: в дальнем углу располагалась эстрада; на эстраде стояла новогодняя елка; рядом с елкой – кресло-качалка для Санты; за креслом был домик эльфов; а из этого домика торчала труба. По всему периметру зала были разбросаны бессчетные чулки, по одному на каждого гостя, и имя каждого работника было с любовью выписано на них клеем и блестками. Меж тем в самом центре зала болтался – и кружился, как сам мир, медленно и непреклонно – дискотечный шар, отбрасывавший миллионы осколков отраженного света по всему кафетерию. Мокрый бар бурлил. У стола с рулеткой толпились. На всей стене кафетерия можно было охватить взором громадный трехцветный флаг зарождающейся демократии – все тринадцать его полос и сорок семь звезд, – а вот на стене, непосредственно напротив первой, занимая ту же самую площадь, только с меньшим единством намеренья, располагалась полная его противоположность: разнообразное лоскутное одеяло наций, представлявшее меньшие государственные образования мира.

В этой живой и хаотичной картине я воспрянул духом от того, что наши преподаватели и сотрудники явились в костюмах и общались друг с другом в беспрецедентных в истории сочетаниях: южный плантатор со своим коллегой северным промышленником; тормозной кондуктор – со штрейкбрехером; вдовствующая знатная дама – с миссионером; даже Джон Джей и Александр Гамильтон[54], похоже, примирились за оживленным столиком, где оба теперь стенали о тонкостях составления запросов и безнадежности отыскать верного литературного агента. Переходя от одной исторической эпохи к другой, я становился свидетелем потомству будущности, ныне прошедшей. Барон-разбойник[55] и крепостной слуга. Саквояжник[56]. Вымогатель. Женщина в корсете из китового уса. Прохвост, вымазанный варом и обвалянный в перьях. Рабовладелец с кнутом. Паломник. Первопроходец. Сандиниста. Одна библиотекарша из справочной библиотеки написала алым «Подлежит определению» у себя на щеке, а другая ходила везде за ней и носила картонный позорный столб[57]. Издольщик погонял своего буйвола. Хлопушка танцевала чарльстон[58]. Два ученых-бихевиориста наваксили себе лица, изображая чернокожих. Даже садовод-огородник, любивший переодеваться в женское, поучаствовал в игре, изображая застегнутого на все пуговицы и очень почтенного на вид кандидата в президенты. Вдохновленный, я поспешил в мужской туалет со своей спортивной сумкой и там переоблачился в свой собственный костюм на этот вечер: джинсы, сапоги, наштанники и «стетсон», что позволило бы определить меня как патрулирующего шерифа из Нью-Мексико. Когда все было готово, я вынул кобуру и закрепил ее у себя на талии. После чего приколол к рубашке шерифскую бляху. Аккуратно, чтобы не сбить предохранитель с его закрепленного положения, сунул позаимствованный пистолет в кобуру.